– Ладно. Хорошо. Пусть будет по-твоему. Давай вернемся и дотащим его до города. Давай, если для тебя это так важно. Я же вижу, ты только об этом и думаешь…
– У тебя нет троса.
– У меня есть трос.
– Тогда давай вернемся. Давай вернемся, Андрей, – ответила она торопливо, почти заискивающе, ненавидя себя саму за это подобострастие и испытывая одновременно еще тысячу разных чувств.
Она даже не смогла сразу понять, какое из них было главным.
И только потом, когда он на самом деле повернул машину и они поехали в обратном направлении, поняла – надежда.
Чувство было давно забытым, почти не знакомым. Она уже слишком долго жила, ни на что не надеясь. И вдруг…
Ирина даже накрыла своей ладонью его руку, сжимающую рычаг переключения скоростей. Она ощутила пронзительную благодарность к этому человеку, который уже начинал в ее сознании постепенно сливаться с образом того самого палача из мрачного стихотворения Ахматовой.
– Андрей, спасибо тебе. Ты даже не представляешь… На самом деле, я обещала помочь – и уехала. Это ведь совсем не по-человечески получается…
– Да успокойся ты, ради бога, – ответил он сухо. – Я вижу, сильно он тебе запал в душу, этот случайный знакомый. А я – просто последний дурак. Идиот, который совершает непростительную глупость. Что ты со мной сделала, Ирка?
– Ты не идиот, и я ничего с тобой не сделала. Мы просто поможем ему добраться до города, и все. В этом нет ничего особенного…
Она говорила что-то еще, успокаивала его, чувствуя, что сама не может успокоиться. Что эта предстоящая встреча для нее слишком волнительна и, определенно слишком важна… И удивлялась этому новому ощущению: как давно в жизни не случалось ничего важного, ничего такого, от чего могло так быстро биться сердце.
Они успели отъехать достаточно далеко – Андрей повернул машину, когда огни города были уже совсем близко.
– Только бы успеть, – поговорила она вслух то, о чем подумала.
Он усмехнулся какой-то ядовитой усмешкой.
– Я тебя не понимаю. Если ты имеешь ввиду, что мы успеем подобрать его раньше, чем это сделает кто-то другой – я тебя просто не понимаю. Какая разница, в конце концов, кто именно потащит его на прицепе – ведь главное, чтобы он смог добраться до города? Или совсем не это главное?
Ночь мчалась навстречу, врезаясь в лобовое стекло всей своей чернотой и тысячами осколков бледно мерцающих звезд. Нужно было что-то сказать в ответ, и она сказала:
– Я просто ему обещала, понимаешь? Не злись, прошу тебя…
– Я не злюсь. Я всего лишь пытаюсь понять. Тебя и себя. И – не понимаю… Я не понимаю, зачем делаю это. Зачем мне нужно среди ночи тащиться бог весть куда, чтобы подобрать какого-то придурка, прицепить его и тащить в город. Зачем мне это нужно…
– Он не придурок, – хотела промолчать, но все-таки сказала Ирина.
– Хорошо, допустим. Тогда скажи, кто он? Я ведь, по крайней мере, должен иметь хотя бы приблизительное представление о том, ради кого, собственно…
– Он обыкновенный человек. Просто очень хороший человек…
– Ты давно его знаешь?
– Нет, совсем недавно.
– Вот как. И что же в нем хорошего?
– Все… Прошу тебя, Андрей, успокойся.
– Я спокоен. Я совершенно спокоен. Значит, хороший человек. Значит, недавно… И где же вы познакомились?
– Здесь, на трассе, и познакомились. Я шла мимо, а у него машина сломалась… Я ведь, кажется, уже говорила тебе.
Ирина не стала посвящать Андрея в подробности их странной встречи. Не стала говорить о том, что эта встреча была уже не первой. В принципе, та, первая, была не в счет, и рассказывать о ней было бы глупо. Не хотелось о ней рассказывать.
Вообще ни о чем не хотелось рассказывать Андрею, но теперь ее обязывало к этому «положение». Положение зависимости от человека, который благородно протянул руку помощи, прислушался к ее словам, пошел навстречу. От человека, который мчится сквозь ночь спасать черт знает кого, находящегося за двадцать с лишним километров от города – только потому, что так захотела она.
И от этой мысли стало совсем не по себе. Волна неприязни снова сменила непродолжительный момент нежности – она вдруг поняла, что он все продумал. Он всегда предпочитал видеть ее в зависимом положении, и вот теперь снова…
– Послушай, скажи. Скажи мне честно, зачем ты это делаешь? – спросила она, с трудом сдерживая дрожь в голосе.
Он долго молчал. Так долго, что она решила уже с раздражением повторить свой вопрос. Но не успела.
– Я же сказал тебе уже: сам не знаю. Просто, наверное, я почувствовал, что ты меня возненавидишь.
