Гамильтона. Имя отца Лева, к своему стыду, забыл. Детей, не знавших своих родителей, записывали «Ивановичами». Лева говорил по-польски и по-цыгански, немного гутарил по-украински и совсем плохо знал русский. Бойкая тетка из сельсовета с типичным рязанским лицом и почему-то с армянским акцентом решила вопрос по-своему.
– Какой из тебя Иванович? Из тебя Иванович, как из меня Эммануиловна! Лях ты гуцульский, а не Иванович, – с этими словами она вывела убористым почерком в паспорте Левы отчество «Янович». – Ян – тот же Иван, только на ваш манер, – объяснила она.
Лева счел такое объяснение вполне логичным. По большому счету ему было все равно, какое отчество носить, главное, что в пятой графе значилось «русский». Русскими записывали всех, кто желал считаться русским или не знал ни роду своего, ни племени. Перед походом в сельсовет Богдан провел с Левой беседу, из которой стало ясно, что поляком быть плохо, но лучше, чем евреем. От Польши отделили восточные территории, и поэтому поляки – по определению – обижены на Советскую власть. А Советская власть платит им взаимностью. Цыган считают бродягами и конокрадами – в этом тоже ничего нет хорошего. Быть англичанином с советским паспортом – хуже, чем быть цыганом и не иметь паспорта вообще. Британия – страна загнивающего капитализма с чуждой идеологией. Как проник англичанин из своего буржуазного мира в Страну Советов, а главное, зачем? Этот вопрос будет преследовать его всегда и везде, пока однажды не приведет на скамью подсудимых. Русский – значит, советский. Вот самая удачная национальность нашего времени. «В общем, решай сам, кем тебе быть», – сказал Богдан.
Что нравилось Леве в цыганах, так это их любовь к лошадям, а Туркмения славилась своими жеребцами. Он и сам страстно полюбил этих необыкновенных созданий. Мускулистая шея, узкая грудь, тяжелая голова – туркменские лошади не так грациозны, как европейские. Они казались неуклюжими, но были более выносливыми. Из-за упрямого характера такой лошади объезжать ее сложно. Цыганский юноша лишь тогда считался готовым к созданию семьи, если он мог справиться с лошадью. У цыганских женщин крутой нрав, с ними сладить сложнее, чем обуздать самую ретивую кобылицу.
Хилый городской мальчик Лева окреп, живя в спартанских условиях, но до богатыря ему было весьма далеко. Там, где другие брали силой, Лева брал умом. К лошади он нашел свой подход – завоевал ее своей лаской и вниманием, он относился к ней, как к другу, и она ответила ему взаимностью. Тогда еще Лева не знал, насколько это умное животное. Он с ней разговаривал, как с человеком, и она его понимала.
Сильнее своей лошади Лева любил одну Злату. Из смешливой девчушки она превратилась в обворожительную девушку. Ради нее он готов был соблюдать все цыганские традиции.
Чем дальше, тем становилось хуже. Их отношения с Феликсом напоминали корабль, который дал течь и теперь медленно шел ко дну. Вика этого не понимала и не принимала, она всеми силами пыталась реанимировать былые чувства: без повода готовила всякие праздничные вкусности, встречала Феликса в специально купленном шелковом пеньюаре, ластилась, как кошка, обвивала руками его шею и вела мужчину в спальню, украшенную свечами и лепестками роз. Раньше подобные сюрпризы ему очень нравились, но это было раньше. Теперь же Вика замечала недовольную гримасу на любимом лице.
– Зачем все это? – раздраженно спросил как-то раз Феликс. – Ты же знаешь, я не люблю свечи.
– Хорошо, можно и без свечей, – покладисто задула она свечи и поцеловала его в щеку.
– Я устал! – отстранился от нее Феликс.
Вечер был скомкан, праздник не удался. Утром Вика застала его с большой спортивной сумкой. Феликс встал раньше обычного, тихо вышел из комнаты, и, если бы Вика вдруг не проснулась, то он так и ушел бы по-английски – не прощаясь и ничего не объяснив.
– Я поживу какое-то время у бабушки. Она заболела, – сказал он, глядя куда-то в сторону.
– С ней что-нибудь серьезное? – испугалась Вика.
– Врачи говорят, что в ее возрасте это обычное явление. Просто наступило обострение.
– Давно у нее это обострение? Что же ты раньше молчал?!
– Да с неделю тому назад.
Вот оно что! У Феликса бабушка больна, он переживает, а она, эгоистка, только о себе думает. Понятно теперь, почему он так себя ведет.
– Прости меня, котик, – уткнулась она носом в его плечо. – Хочешь, я приеду, помогу чем-нибудь? Обед приготовлю, в квартире уберу…
– Нет, спасибо, – легонько потрепал он ее пушистые волосы и ушел.
Вика все-таки решила проявить инициативу. Купив апельсины, коробку шоколадных конфет и букетик гиацинтов, она поехала к бабушке Феликса. Она уже бывала в этом красивом старом доме, располагавшемся перед сквером на Большой улице Зеленина. Свернув во двор, Вика увидела карету «Скорой помощи», которая стояла рядом с подъездом, куда она и направлялась. Вика помчалась вверх по ступеням и остановилась у двери девятой квартиры. Дверь была не заперта.
– Амалия Бенедиктовна! – встревоженно позвала она с порога хозяйку. По квартире расхаживали какие-то люди, пахло лекарствами.
Вика прошла в комнату. Бабушка Феликса полулежала на кровати, опершись на подушки. Рядом хлопотал врач.
– Амалия Бенедиктовна! Слава богу, вы живы, – сказала Вика.
– Вы, девушка, кто будете? Родственница? – поинтересовался врач.
– Да, – закивала Вика. – Что с ней?
– Сердечный приступ. Надо бы в больницу, но больная не соглашается.
– Рано вам еще помирать.
– И то верно, – согласилась Амалия Бенедиктовна. – Пока рубиновую брошь не верну, на тот свет – ни ногой!
– Ладно, – вздохнул врач, – дело хозяйское, оставайтесь дома. Только я настоятельно рекомендую вам соблюдать покой и тщательный прием лекарств. – Он протянул Вике рецепты и объяснил, как следует ухаживать за больной.
Когда врач ушел, Вика вызвалась приготовить для Амалии Бенедиктовны чай. В аккуратной кухоньке с уютными занавесками, нарядными салфетками, тряпочками-прихватками, расшитыми гладью полотенцами было по-домашнему тепло и пахло детством. Свою бабушку Вика почти не помнила, но ей казалось, что она тоже была рукодельницей.
Они сидели в гостиной за круглым столом, накрытым вязаной ирисом скатертью. Вике даже жаль стало ставить на такую красоту чашки и блюдца, а у Амалии Бенедиктовны это было в порядке вещей. Бабушке Феликса заметно полегчало, она не осталась лежать в постели и с удовольствием пила чай со своей гостьей.
– Надо же такому случиться: была брошь – и нет ее! Ведь так не бывает, чтобы вещь бесследно исчезла!
– У вас пропала та самая брошь, принадлежавшая леди Гамильтон?
– Именно. Я была ее хранительницей, – гордо сообщила старушка, – а вот теперь брошь пропала.
– Не волнуйтесь, Амалия Бенедиктовна, она обязательно найдется. Может, она просто закатилась куда-нибудь.
– Отчего ей закатываться? Лежала в шкатулке, а теперь там пусто. Никак ее воры прихватили. Пришли, когда я в сквере гуляла, и утащили брошь.
– Вы думаете, к вам в дом забрались воры?
– Конечно! Сейчас ведь полно ворья всякого кругом. Два года тому назад в соседнем дворе квартиру обокрали. Пока хозяева на дачу ездили, у них все перевернули вверх дном, деньги и драгоценности забрали. Или вот еще: я в поликлинике в очереди слышала, одна женщина рассказывала, на мужа одной ее знакомой напали прямо в лифте, когда он домой возвращался. Шапку беличью с головы сняли и бумажник отобрали. Вот что творится! Видно, теперь и мой черед подошел.
– У нас на работе тоже у одного сотрудника машину угнали, – вспомнила Вика подобный случай из жизни своего окружения.
– Я на них в милицию заявлю, пусть ищут, – проявила свой боевой настрой бабушка. – Только вот что я тебе скажу. Тот, кто эту брошь украл, сильно об этом пожалеет. Горе она ему принесет, потому что рубины – камни особенные. Не зря они одного цвета с кровью!
