— Ты царь и великий князь всея Руси! — поклонился Годунов.
— То-то же им! — погрозил кому-то Иоанн. — Ступай, Борис. Я здесь один побуду.
— Государь, там царица… совсем плоха.
— Скорей бы Бог прибрал, — махнул рукой Грозный. — Обошли меня с этой дикой княжной! Уж так опостылела, сухогрудая. Поверишь, я к ней в постель, почитай, полгода не хаживал.
Максим пришел в тюрьму говорить с отцом. Он ждал наверху, а палач Терешка спустился в подвал, откуда доносился голос Малюты.
Владыко был в рубище, с босыми ногами, закованными в колодки.
Малюта растягивал его на цепях, зло говорил:
— Ты у меня взвоешь, пастух нечестивый, взвоешь!
Но Владыко молчал. Он только с горьким сожалением смотрел на Малюту.
— Врешь! — все сильнее растягивал цепи Малюта. — Ты у меня подашь голос! — зверел палач.
Трещали кости старца, но он молчал.
Терешка шепнул что-то на ухо Малюте. Тот очумело посмотрел на Терешку, оставил Владыку на цепях и полез наверх.
Здесь ждал его Максим.
— Батюшка, — сказал Максим. — Мне нужно переговорить с тобою.
— О чем? — спросил Малюта, невольно оборачивая взгляд.
— Я завтра еду, — продолжал Максим. — Прости, 6атюшка!
— Куда?
— Куда глаза глядят, земля не клином сошлась.
— Ты с ума спятил?
— Мне давно тяжело с вами, батюшка. А теперь… — продолжал Максим, — как услышал сегодня Серебряного, стало мне воистину ясно — не на вашей стороне правда!
— Так вот кто тебя с толку сбил! — вскричал Малюта. — Попадется он мне в руки — не скорой смертью издохнет, собака.
— Господь сохранит его! — сказал Максим, делая крестное знамение. — Не попустит он тебе все доброе на Руси погубить!
Малюта хотел закричать на сына, но невольное уважение сковывало его злобу.
— Максимушка! — сказал он заискивающе. — Твое слово понравилось сегодня царю. Посмотри, коли ты теперь в гору не пойдешь!
Максим бросился в ноги Малюте.
— Батюшка! Не по силам мне эту одежду носить! Слышать вой да плач по все дни. Невтерпеж видеть, что отец мой…
Максим остановился.
— Ну? — сказал Малюта.
— Что отец мой — палач!
Но Малюта не смутился. Оглядевшись, он схватил сына за руку и выволок на улицу.
— Слушай, молокосос, — лицо его исказилось злобой. — Не отпущу я тебя никуда! Не уймешься, завтра же заставлю своими руками злодеев царских казнить. Авось, когда сам окровавишься, перестанешь отцом гнушаться! А уж до твоего Серебряного я доберусь!
В это время компания молодых опричников проскакала мимо тюрьмы. Здесь были царевич Иоанн, Вяземский, Грязной, Басманов.
Увидев Малюту, Басманов огрел плетью коня. Жеребец прянул с храпом в густую лужу, кидая грязь.
Комья грязи обдали Скуратова. Малюта всею ладонью стал стирать грязь с лица и одежды.
— Да что ты грязь-то стираешь? Добро на ком другом, а на тебе незаметно! — смеясь, крикнул царевич.
Федор Басманов добавил:
— К чистому нечистое не пристанет!
Малдэта с тяжелой ненавистью посмотрел им вслед и прошептал:
— Добро. Дайте срок, государи, дайте срок. Максим с жалостью смотрел на отца.
Взглянув на сына, Малюта со всей силы хватил кованой дверью и скрылся в тюрьме.
К вечеру Максим собрался в дорогу. Он вывел из стойла любимого коня.
Большая цепная собака, прикованная у входа, вылезла и стала рваться к нему.
Максим погладил собаку, а она положила ему свои черные лапы на плечи и стала лизать его лицо.
— Прощай, Буян, — сказал Максим. — Служи верно матушке. — Он с глубоким вздохом взглянул на окно дома. — Кроме нее нет у меня никого на свете.
Сын Малюты вскочил в седло и ускакал от дома. Буян рванулся раз, другой и, сорвавшись с цепи, бросился за молодым хозяином.
Серебряный с Михеичем подскакали к усадьбе боярина Морозова. В саду, за оградой, порывы ветра раскачивали вершины деревьев.
Тускло светилось окошко в светлице Елены. Она еще не ложилась.
Черные от грязи и пыли Серебряный с Михеичем спешились у ворот. К ним подбежали слуги.
— Повремени, братец. Не давай ему сразу воды, — сказал Серебряный слуге, подавая ему повод коня.
— Понимаем, боярин, — с достоинством ответил слуга. Елена раскрыла окошко, услышала фырканье лошадей и знакомый голос. Сердце ее сжалось.
Князь Серебряный вошел в дом.
Дружина Морозов сидел за дубовым столом, рука лежала на разогнутой книге. Увидев молодого князя, он поздоровался с ним, изо всех сил стараясь казаться радушным. Он не хотел показать виду, что подозревает Серебряного, а тот был задумчив.
Морозов улыбнулся.
— Рад видеть живого! Как там, в Слободе?
Серебряный поднял глаза.
— Не узнать царя. Постарел. Борода и усы почти вылезли. Что с ним сталось? И царь, и не царь. И непонятно, и грозно!
— Грозен, грозен! — кивнул Морозов. — Ну, поздравляю со счастливым возвратом! Не думал.
— Как сам-то, Дружина Андреич? Здоров ли? — спросил Серебряный.
— А ничего! Читаю вот, — Морозов перелистал книгу, облаченную бархатом. — Священное писание. Читаю о неверных женах, — он слабо улыбнулся. — Вот: «Если человек прелюбодействует с мужней женой, смертию да умрут прелюбодей и прелюбодейца»… Аль не читал? Смотри сюда! — старик поднял книгу, на всякий случаи: приглядываясь к Серебряному.
Но тут послышались звон бубна и топот копыт.
По улице, мимо частокола проскакало несколько всадников. Впереди — Василий Грязной, за ним Афанасий Вяземский, Басманов, позади — Хомяк и другие опричники.
Не протрезвев окончательно и в дороге, Грязной лупил рукоятью плети в кожаный бубен. Все остановились у ворот морозовского дома.
— Князь Афанасий Иваныч Вяземский! — почтительно сказал слуга, появляясь перед Дружиной Андреевичем.
— Вяземский ко мне? — изумился Морозов. — Что он, рехнулся? Ступай, скажи, что опричников я не знаю и дел с ними не веду! Ступай! — закричал он и топнул ногой.
Слуга колебался.
— Князь говорит, что послан от самого государя. С царским указом.
— От государя?… Он тебе сказал — от государя?! — опешил Морозов. — Настежь ворота!
Из окна Елена со страхом смотрела, как распахнулись ворота и въехали опричники с Вяземским впереди.
