— Ну и что? — равнодушно заметил Уайднер.
— А то. — многозначительно произнес Виманн. — Бремертон остался в Европе, а Пуддинг несется сейчас на всех парах в Америку, занимая каюту именно бремертоновского калибра!
— Все ясно. — хихикнул Болтон. — Наверняка этот самый Пуддинг везёт какой-нибудь гостинец, прикупленный Бремертогом по дешёвке в Париже…
Уайднер не имел никакого представления о том, какие такие
Однако через два часа уже в шлюпке, которую нескольким матросам удалось стащить с крыши кают комсостава (это были складные парусиновые лодки) и с большими трудами спустить на воду, Уайднер спросил у стюарда Фишера, оказавшегося вместе с ним в шлюпке, что он знает про пассажира по имени Пуддинг?
Фишер оказался очень разговорчивым собеседником (даже слишком), и на него, по всей вероятности, не очень-то и угнетающе подействовали события последних часов, тем более что он был изрядно 'на взводе', опустошив перед посадкой в шлюпку не одну бутылку спиртного из капитанских запасов. Фишер стал бойко рассказывать Уайднеру, что с Д.У.Пуддингом знаком — за два года до этого этот человек уже путешествовал через океан на кунардовском (судоходной компании 'Кунард') лайнере 'Карпатия', а Фишер, перед тем как его переманили в компанию 'Уайт Стар Лайн', тоже работал на этом корабле. По словам Фишера, Пуддинг был нелюдимый человек, по крайней мере никакого удовольствия из путешествия на самом большом и самом роскошном лайнере на свете извлекать не желал, кроме того про его подозрительную замкнутость твердил и стюард, обслуживавший Пуддинга. А подозрительная замкнутость странного пассажира заключалась в том, что он ни на минуту не покидал каюты, и никого в нее не пускал, за исключением стюарда и какого-то полковника в штатском, имя которого он уже позабыл, так вот, они с этим самым полковником запирались в каюте, а что они там делали — одному черту известно… Полковник тот, правда, был не таким нелюдимым, как Пуддинг, и однажды, изрядно выпив на торжественном вечере, устроенном капитаном в честь своего дня рождения, перетанцевал абсолютно со всеми дамами, которые только были в зале — а было их навалом — не избежала этой участи даже молодая жена старого американского еврея-миллионера Флемминга, этот Флемминг — ревнивый, как бешеная собака, но он даже не пикнул, когда этот франт-полковник отнял у него даму: из этого следует, что полковник — шишка великая, по крайней мере можно было нисколько не сомневаться в том, что за ним стоял кто-то, с кем Флеммингу очень не хотелось ссориться, и т. п. и т. д….
(Впоследствии Картеру удалось все же выяснить, что еврею-миллионеру очень не хотелось ссориться именно с Бремертоном, потому что интересы этих магнатов пересекались в таких сферах, где ревность для промышленника является непозволительной роскошью. Из этого всего можно было вполне определенно заключить, что таинственный полковник, описанный стюардом Фишером, является ни кем иным, как самим 'полковником Абрамсом'…)
Разговорчивый Фишер рассказывал всякие байки до того самого момента, как их шлюпку чуть не перевернул незаметно подплывший утопающий — он схватился за планширь борта с таким проворством, что шлюпка зачерпнула изрядное количество воды. И хоть места в этой шлюпке уже не было, нового пассажира втащили в неё и погребли прочь от места крушения, чтоб ее не перевернул какой-нибудь другой 'утопленник'. Фишера Уайднер больше не слушал, потому что начал замерзать — на нем было только лёгкое пальто, предназначенное для прогулок по весеннему Нью-Йорку, да летние туфли. Когда шлюпку подобрала подошедшая 'Карпатия', Уайднеру тем более было не до Пуддинга — он проспал в тепле и уюте всю дорогу до Америки.
Глава 14. Рассказ матроса Хабберда
Но самое интересное Уиллер, как говорится, приготовил на закуску. Это был рассказ одного матроса по имени Хабберд, который не давал своих показаний, в отличие от многих других 'утопленников', никому в мире, кроме своей жены. После смерти своего мужа в 1932 году миссис Хабберд рассказала всё дочери, а с дочерью в свое время 'поработал' сам Уиллер. И вот что он записал.
Джекоб Хабберд числился на 'Титанике' матросом палубной команды, и очень гордился тем, что попал служить на такой роскошный лайнер, потому что до этого судьба его не баловала такими 'подарками': в молодости Хабберд провел пять лет в уголовной тюрьме за попытку ограбления магазина, и хотя с тех пор он раскаялся и старался вести праведный образ жизни, давняя судимость не позволяла ему рассчитывать на любой более-менее приличный корабль. Но, как часто случается только в сказках — ему дико повезло. За него замолвил словечко перед руководством компании 'Уайт Стар Лайн' брат жены одного его случайного приятеля, которого он как-то выручил из беды в одной пьяной уличной потасовке, когда на него накинулись хулиганы с ножами. Сам приятель был простым почтовым клерком, зато его шурин уже полтора десятка лет служил на лайнерах компании офицером. Таким образом Хабберд и попал на 'Титаник', и хотя он не имел никакого представления о том, чем именно обернется такое его 'везение', до самой своей смерти, впрочем, об этом никогда не жалел. И вот почему.
В ту роковую ночь 14 апреля 1912 года, когда Хабберду полагалось спать в кубрике матросов, он вовсю предавался радужным мечтам о том, каким образом истратит своё королевское по сравнению с пароходами, на которых он прежде работал, жалованье, когда вернется после рейса домой. Но эти его мечты прервала суматоха, поднявшаяся в машинном отделении, и донесенная до кубриков 'матросским телеграфом'. Когда Хабберд увидел разрушения, нанесенные айсбергом 'Титанику', он сразу же понял, что выжить ему вряд ли удастся, если только он не прорвется в какую-нибудь шлюпку, загружавшуюся женщинами и детьми. Однако вскоре все 16 шлюпок уже отплыли сот 'Титаника', а Хабберд все еще находился на его борту. Оставалось разве что молиться за чудесное спасение.
Было уже начало третьего, и Хабберд потерял всякую надежду. Матрос ухватился за поручни, соображая, что делать, как вдруг возле него появился человек в легком пальто и явно не зимних туфлях. Незнакомец был без спасательного жилета, и как оказалось, именно это обстоятельство и побудило его обратиться к Хабберду. Он предложил матросу за его жилет тысячу долларов. Крен на нос в тот момент составлял уже порядка сорока или даже более градусов, и стоять на такой наклоненной палубе было никак невозможно. Пора было прыгать в воду и отплывать подальше от тонущего корабля, но Хабберд, заинтригованный пухлой пачкой денег, протянутых ему, не мог даже пошевелиться. Он долго соображал, успеет ли он, отдав незнакомцу свой жилет, подыскать себе какой-нибудь другой предмет, способный удержать его на поверхности воды, но 'Титаник' быстро уходил под воду, и времени на раздумья больше не оставалось. Между тем таких денег Хабберд не то что никогда в руках не держал, но и не видел даже в одной пачке. У него мелькнула дикая мысль выхватить эти деньги и ударом кулака сбросить незнакомца в море…
Однако Хабберд не успел этого сделать. Корпус корабля вздрогнул, раздался страшный грохот рушащихся стальных труб, и тут незнакомец с безумным криком накинулся на матроса и принялся срывать с него нагрудник. Это было настолько неожиданно, что Хабберд поскользнулся, и два сцепившихся тела покатились вниз по отвесной палубе, натыкаясь на разные предметы, закрепленные на ней, пока с плеском не свалились в ледяную воду.
…А в воде творилось что-то невообразимое и кошмарное. Сотни людей барахтались возле стремительно уходящего вниз борта 'Титаника'. Они цеплялись за обломки крушения и за друг друга. От ледяной воды у Хаббарда захватило дух, но он быстро обнаружил, что остался и без нагрудника, и без денег. В ярости он стал метаться среди утопающих, пытаясь разыскать негодяя. Наконец он увидел его — 'негодяй' отчаянно грёб, уплывая от тонущего корабля.
Хабберд плавал отлично, разгоряченный погоней, он не ощущал обжигающего холода, его обуревала сейчас единственно жажда мщения. Через несколько минут он догнал своего обидчика, который пытался выбраться на небольшой айсберг, плоская верхушка которого возвышалась над поверхностью воды не больше, чем на два метра. Благоразумно решив не устраивать потасовки в воде, матрос взобрался на
