соотечественники продолжали вести борьбу. Несмотря на свирепую карточную систему, что вызвало рост черного рынка, люди продолжали упорно трудиться. Когда в городах стала ощущаться нехватка продуктов, люди стали наведываться в сельскую местность, где им удавалось дополнительно к карточкам разживаться овощами у друзей и родственников, имевших огороды. Урожай риса был даже большим, чем в 1944 году, хотя американцы своими бомбежками и замедлили продвижение его на потребительский рынок. Наш рыболовецкий флот, несмотря на действия американских подводных лодок, продолжал добывать второй по значимости продукт в меню японцев. Производство самолетов значительно снизилось. Потери машин над Окинавой не удавалось возместить с необходимой быстротой. Сотни воздушных машин отводились с фронтов и даже не направлялись для обороны от ненавистных «В-29». Их целенаправленно хранили для заключительного этапа защиты нашей родины. Был разработан великий план (о нем я расскажу несколько позже), который предусматривал попытку нанесения массированного удара по американским войскам, если те высадятся на побережье нашей страны. Для поднятия духа и моральной подготовки к осуществлению этого плана на улицах и железнодорожных станциях стали появляться лозунги с иероглифами, гласившими: «Сто миллионов человек падут с честью!» Сельским жителям было велено вооружаться пиками из бамбука, которыми они, как предполагалось, смогут помочь военным оборонять свою страну.
Таким образом, как можно видеть, несмотря на повсеместное ухудшение ситуации на всех фронтах, люди все же стойко переносили невзгоды. Все наши аванпосты были отрезаны от подкреплений. Многие из них были окружены силами союзников и подвергались ежедневным атакам или бомбардировкам, подобно Роте[19] или Сайпану на Марианских островах. Там последние из наших выживших солдат служили мишенями для американских кораблей, уходящих с Гуама на подкрепление своим передовым силам. Проходя мимо этих не имеющих никакой поддержки групп солдат, эти корабли тренировались в артиллерийской стрельбе по ним. А бомбардировщики «В-29», возвращаясь после налетов на Японские острова, сбрасывали неизрасходованные авиабомбы на этих людей, вместо того чтобы избавиться от своего смертоносного груза над пустынным океаном.
Западные авторы, пишущие о моих соотечественниках, часто характеризуют их как фаталистов, что может быть правдой, но может ею и не быть. Но никто не посмеет отрицать, что они так любят свою страну, что готовы претерпеть ради нее любые трудности и лишения. В это труднейшее время, когда наши солдаты умирали с голоду или погибали от болезней на Новой Гвинее, сгорали в огне битвы за Филиппины, стойко отбивали вторжение на Окинаве, перебрасывались из Китая в Корею и Маньчжурию для отпора русской угрозе, гражданское население стойко держалось, перенося все невзгоды. Они трудились все больше и больше, с рассвета до заката, получая ничтожный паек и имея самого необходимого меньше, чем когда-либо в своей жизни. При столь мощной духовной поддержке мы, команда и водители «кайтэнов» на субмарине «1–47», были просто обязаны внести свой вклад в дело сопротивления. Мы должны были как можно скорее найти цели для атаки.
Каждое утро мы проводили учебные тревоги для водителей «кайтэнов». В ходе этих учений я все меньше и меньше тратил времени, занимая свое место в кокпите торпеды. Весь путь до нее я запомнил так, что мог бы добраться туда и в совершенной темноте. Теперь я знал, какие препятствия мне могут встретиться по дороге, где располагается каждый клапан систем лодки, каждая часть оборудования и где кратчайший путь в обход их. Я помнил, где стоит вахту каждый член экипажа, который может встретиться у меня на пути, и куда он может переместиться в том или ином случае. Когда раздавалась команда: «Водители „кайтэнов“ по местам!» – я должен был в одно мгновение вылететь из кают-компании, миновать центральный пост, радарную рубку и машинное отделение, а затем ввинтиться в лаз, ведущий к моему «кайтэну». Члены экипажа лодки всегда были готовы оказать мне по пути любую помощь, так что мне зачастую даже не приходилось пользоваться трапом. Затем я проползал по трубе, ведущей к кокпиту торпеды, и подобно ужу, смазанному маслом, проскальзывал на свое сиденье. В результате всего этого вместо первоначальных двух минут и пяти секунд мне хватало только тридцати секунд, чтобы занять свое место.
Тем временем наша субмарина углубилась за линию вражеских кораблей, расположившихся вокруг Окинавы. Когда она несла на борту группы «Кикусуи» и «Конго», на корабле устраивались торжественные церемонии проводов в ночь накануне каждой из двух атак. Теперь все было иначе. Никакой точно определенной даты для атаки у нас не было. Мы должны были топить врага там и тогда, когда встретимся с ним. А встретиться с ним мы могли в любую минуту, так что не было смысла устраивать торжественную церемонию, которая могла быть прервана как раз на середине. Или по случаю, который мог и вообще не наступить. Думаю, мы чувствовали бы себя просто глупо, если бы после торжественных прощаний нам пришлось бы вернуться обратно на базу несолоно хлебавши. Поэтому мы просто терпеливо ждали своего часа, готовые каждую минуту ринуться на врага. Однажды дозорные заметили строй вражеских самолетов, но подводная лодка быстро погрузилась, не будучи атакованной. По всей видимости, они просто не обнаружили нас.
Мы, шестеро, заполняли свои часы ожидания игрой в карты, шахматы, в японское го, а также наблюдением за работой экипажа лодки. Порой к нам присоединялся и Маэда, но все же большую часть своего времени он проводил с книгой в руках. Я не переставал дивиться тому, как человек может продолжать искать философскую истину, тогда как его собственная жизнь может оборваться в последующие четверть часа. Маэда был неразговорчивым человеком, но прекрасным слушателем. Он, казалось, хотел дистанцироваться от жесткого военного способа решения вопросов. Во время нашего пребывания на базе Хикари он всегда был добр с нами, унтер-офицерами. Когда нам были нужны карманные деньги на время увольнения в город, он щедро снабжал нас. Сам же он не часто отлучался с базы, и по этому поводу ходило много романтических версий: что у него осталась в Кокуре некая красавица, которую он любит, и поэтому не обращает никакого внимания на других женщин. Я никогда не осмеливался спросить его об этом, но это вполне могло оказаться правдой, потому что он определенно был человеком, который являет постоянство в вопросах, для него значительных.
Затем в один из вечеров мы все же приняли участие в некоем подобии прощального торжества. Церемония эта не была пышной, скорее даже скромной, но это было все, что капитан Орита мог сделать при данных обстоятельствах.
– Конечно, лучше было бы сделать это на берегу, – сказал штурман подводной лодки, когда собрал нас в кают-компании, – но завтра мы подойдем к линии снабжения Улити – Окинава. После этого может произойти все, что угодно. Это единственное время, которое мы можем выделить для такой церемонии, и это все, что мы можем сделать для вас.
Нас чрезвычайно тронуло, что на стол для этого прощального вечера экипаж лодки выставил последние запасы свежих продуктов и самые лучшие консервы. На столе появилось даже пиво, и, держа в руках стакан с этим напитком, капитан Орита взял слово.
– Мои дорогие герои, – начал он, – с завтрашнего утра мы в любой момент можем столкнуться с врагом. В отличие от действий групп «Конго» и «Кикусуи» наша атака может последовать столь быстро, что у меня не будет даже времени пожать вам руки. Более того, я не смогу даже бросить последний взгляд на вас, поскольку буду занят на своем боевом посту. Поэтому я хочу использовать эту возможность для прощания с вами. Я желаю вам успеха и надеюсь, что каждый из вас нанесет удар по врагу. А теперь позвольте выпить прощальный тост за всех вас!
– Большое спасибо за все, что вы для нас сделали! – хором ответили мы.
С этими словами мы осушили наши стаканы с пивом. Как и в других случаях, которые мне пришлось испытать в течение этого апреля, я снова подумал, что это последний раз, когда мне приходится пробовать пиво. Вкус его показался мне особенно отменным, поскольку внутренность отсеков лодки за эти дни уже успела нам поднадоесть. Я не отказался бы еще от пары-тройки стаканов, но в боевых условиях это было совершенно исключено. Быстро осушив первый, я медленно, смакуя, вытянул второй стакан и ограничился этим.
Эта скромная вечеринка, начавшаяся после ужина, закончилась около 20.00. Лодка в это время шла в надводном положении. Я вышел на палубу, чтобы выкурить перед сном сигарету. Мне хотелось как следует отдохнуть, чтобы быть на следующий день в совершенной форме. Но, как и обычно, мне не удалось заснуть. В голове крутились обрывки воспоминаний о прошлом, чересчур яркие, чтобы дать мне погрузиться в забытье, что было бы так необходимо в этот момент. Я думал о своих племянниках, для которых я был самым любимым родственником буквально с самого дня их рождения. Я вспоминал о сотнях часов, которые я
