– Кто такая Сэди? – спросила я.
– Сэди? – Она нахмурилась. – Это его жена. То есть была его женой. Она умерла пять лет назад. А что?
– Нет, ничего. Это я так.
ГЛАВА 13
Нужно было позвонить Сельме. Я ведь прослушала кассету. Наверное, она сама не своя, ждет, ломает голову, что я думаю. Но ее поразительные откровения заставили меня очень сильно нервничать из-за предстоящего звонка. Что я скажу, если трубку снимет Базз?
Не успела я ничего придумать, как приехала Анжела. Она просто появилась у меня на пороге, и я сдержала свое обещание, выделив ей комнату. Это самое меньшее, что я могла для нее сделать. Кроме того, я воспользовалась этим, чтобы произвести небольшую перестановку, и, только закончив, сообразила, что стоило посоветоваться с мамой.
Снаружи дом казался просто огромным. Если не знать, можно подумать, что там шесть или семь спален. Но на самом деле – всего четыре. Одну из них я превратила в кабинет. Через неделю после отъезда родителей во Францию я присвоила себе главную спальню с роскошной ванной на втором этаже. Мама установила джакузи и силовой душ, и Томми страшно злился, что я не пускаю его в эту ванную, когда он остается на ночь. Я изгнала его в ванную на последнем этаже, но теперь, боюсь, мне все-таки придется поделиться с ним своей, иначе он время от времени будет находить Анжелу, отмокающую в пене. Я отправилась обследовать эту ванную – это в ней, жаловалась мама, не работает душ – и по дороге остановилась у кладовки на лестничной площадке. Я собиралась поселить Анжелу в своей старой спальне наверху, но тут мне пришло в голову, что эта комнатка подойдет ей больше. Остаток дня я опустошала кладовку и относила коробки в подвал, где они и должны были на самом деле храниться. Ключ от подвала я нашла на дне банки «Венского кофе», который только что допила. Наверное, я просто высыпала новую пачку в пустую банку, не заметив ключа.
К несчастью, даже аромат кофе от ключа не мог перебить мерзкую вонь, ударившую мне в нос, как только я открыла дверь в подвал. Дыша ртом, я снесла коробки вниз, аккуратно поставила их на пол и включила свет. Внизу стены казались изъеденными, повсюду синели большие пятна плесени. Выше пузырилась мокрая бумага. Сейчас все выглядело гораздо хуже, чем когда я спускалась сюда последний раз. Там, где сырость доползла до самого верха, потолок выгнулся и провис. Похоже, в любую минуту может провалиться кухонный пол.
Я бросилась наверх, схватила «Желтые страницы» и позвонила в первую попавшуюся компанию по гидроизоляции. Там мне пообещали приехать утром и все осмотреть. Я была так довольна собой, что хотела позвонить маме – пусть похвалит меня. Но тут подумала, что, если позвоню ей и скажу, что устранила сырость, она непременно спросит: почему же я не знала об этой сырости и почему ты так долго ничего с ней не делала?
Я ворчала на Томми, что он вечно тормозит, но сама умудрилась провозиться весь вечер, готовя комнату для Анжелы. Кроме покупки цветов, их расстановки и стирки голубого покрывала на кровать, я освободила шкаф для одежды, нашла ворсистый прикроватный коврик, убедилась, что настольная лампа работает, и разобрала несколько полок для книг. Когда я наконец оглядела комнату, она показалась мне очень уютной. Я включила радиатор, чтобы, когда Анжела приедет, в комнате было тепло, и пошла наверх, отскребать ванную. Когда пробило полночь, я все еще торчала наверху, переставляла мебель в запасной спальне, служившей мне кабинетом, и ломала голову, не получится ли из нее симпатичная комната, чтобы смотреть телевизор. Я не замечала гниющих подоконников, текущего радиатора и крошащегося карниза. Хватит с меня, я ведь позвонила насчет сырости, правда ведь? Рухнув на кровать, я написала на самоклейке «ПОЗВОНИТЬ КЭТ» и прилепила ее к будильнику.
Но в результате все мои заботы об Анжеле оказались напрасной тратой времени. Ей не понадобилось ничего из того, что я приготовила. Она привезла совсем мало одежды. Почти все ее вещи сгорели, так что ей не нужно много места в шкафу. Анжела не читала в кровати, а когда я упомянула книжные полки, она смутилась, и меня осенило, что, может, она вообще не читает. Когда же я спросила ее, нужен ли ей письменный стол – она рассмеялась. Зачем ей письменный стол? Она больше не делает уроки.
Да, и еще у нас возникли сложности с едой. Утром я предавалась роскошествам – выжала апельсиновый сок, сварила кофе и принесла круассаны. Анжела не обратила на них внимания и приготовила себе чай, насыпая горы сахара в каждую новую чашку. А вечером она принесла рыбу с картофелем фри, уселась за кухонный стол и, развернув газету, поедала все прямо на ней. Запах распространился по всему дому, но когда я попыталась убедить Анжелу, что такая пища вредна для здоровья, она рассмеялась и сказала:
– Вы ведь тоже хотите, правда? Вы просто завидуете. Нет ничего лучше рыбы с картошкой.
Я заткнулась, потому что, конечно же, она была абсолютно права.
Но я взяла за правило есть по вечерам дома, вместе с ней, хотя ели мы совершенно разное. Анжела делала вид, будто все в порядке, но я-то видела, что она нервничает. Два первых вечера мы избегали разговоров о пожаре и Фреде, но на третий вечер, вытряхивая кетчуп на треску с картошкой, она вдруг разрыдалась. Ее всхлипывания совпали с долгожданным появлением кетчупа. Он хлынул из бутылки мерзким булькающим потоком и забрызгал липкими, похожими на кровь каплями ее бюстгальтер, обтянутый девственно-белой футболкой.
– Фреда бесило, когда он не мог его вытряхнуть. Он никогда не понимал, почему нельзя делать кетчуп, который легко выливается.
Я попыталась представить себе покорного, прыщавого Фреда, которого бесит кетчуп, и не смогла. Но ничего не сказала – может, Анжела наконец даст волю своим страданиям.
– Кто мог его убить? Фред был таким добрым, тихим мальчиком. Откровенно говоря, Ли, это одна из причин, почему мы расстались. Он милый, да, но с ним скучно. Я бросила его. Когда я сказала ему, что все кончено, знаете, что он сделал? Заплакал. А теперь он умер. Из-за меня.
– Вы не виноваты, Анжела, поверьте. Не вините себя. Правда. Вы же не просили его приходить к вам в канун Нового года, верно?
– Нет, – всхлипнула она. – Нет, не просила. Но я не удивилась. Он всегда приходил. Он не мог смириться с тем, что между нами все кончено.
– Полагаю, ему было трудно это сделать. Он ревновал к вашему новому другу?
– Новому другу? – Она как-то странно на меня посмотрела.
