Она провела их в свою рабочую комнатку, обставленную приборами, которых Кардинал никогда раньше не видел; здесь имелись также два компьютера «макинтош» с гигантскими экранами, на одном из которых был череп в разрезе.
— Милая головка, — прокомментировала Делорм.
— Извините. — Мисс Стэд щелкнула мышкой, и череп канул в небытие. — Как вы понимаете, это реконструкция. В основном я занимаюсь реконструкцией и пропавшими детьми. Но, насколько могу судить, у вас для меня что-то иное.
Кардинал дал ей групповой снимок и объяснил, что они хотели бы узнать. Пока он говорил, мисс Стэд поместила фотографию в сканер, и изображение стало по кусочкам появляться на мониторе за ее спиной. Продолжая слушать, она развернулась вместе с креслом и принялась работать мышью — выделяя или увеличивая какие-то фрагменты, — пока голова и плечи Ива Гренеля не заполнили почти весь экран.
— Если вы не знаете его настоящее имя, то вы, видимо, не можете предоставить мне и фото его мамы, папы, бабушки и дедушки, верно?
— К сожалению, не можем.
— Обычно мы ими пользуемся, когда идет поиск пропавшего много лет назад ребенка. Если мы хотим узнать, как он выглядит сейчас, а фотография снята, скажем, семь лет назад, мы принимаем во внимание черты его родителей: обычно чем он старше, тем больше становится на них похож. А без таких данных мы не сможем сказать, какой он сейчас, ваш объект: худой или толстый, волосатый или лысый.
— Может быть, это была не такая удачная мысль… — начала Делорм.
— Нет-нет, я могу вам помочь. Видите ли, человек вечно борется с силой тяжести. Кожа обвисает, хрящи растягиваются, нос скрючивается. Это было большое упущение со стороны конструкторов. Когда у нас нет данных о родственниках, мы предоставляем несколько вариантов — с учетом тех параметров, о которых я сказала, осовременивая прическу и тому подобное. Что вы можете мне сказать об образе жизни вашего приятеля? Он пьёт? Курит? Упражняется с тяжестями? Помешан на здоровье? Все это влияет на процесс старения.
— Чувствую себя идиотом, — признался Кардинал. — Я никого об этом не спрашивал. Мы просто вдруг решили к вам обратиться.
— Ничего страшного. Я лицо гражданское, но я понимаю, что вы, полицейские, не нарочно осложняете мне работу, даже когда это действительно происходит.
— Какова вероятность, что какая-то из ваших моделей окажется близка к реальности? — поинтересовалась Делорм.
— Если он растолстел и облысел, то фоторобот, на котором он толстый и лысый, будет на него похож. Причем очень похож. Разумеется, в суде это не будет считаться доказательством без отпечатков пальцев, или ДНК, или еще чего-нибудь в этом роде. Но главное — пропорции лица не меняются с годами. Вот почему, если вы не виделись с человеком тридцать или сорок лет, вам достаточно подойти к нему поближе, посмотреть ему в глаза, услышать его голос — и вот вы его уже узнали.
— Наверное, вы сможете дать нам все эти варианты только через несколько дней, — предположил Кардинал.
— Вы их получите к завтрашнему дню.
— Правда? Да, Масгрейв говорил, что вы настоящий специалист.
— Сержант Масгрейв из Конной полиции! Обожаю его! Он из тех, кто был рожден для того, чтобы носить мундир и полицейскую шляпу.
— Люди стареют по-разному, она права, — сказала Делорм, когда они вернулись к столу дежурного. — Хотела бы я так же выглядеть в ее возрасте.
— Продолжай питаться своей poutine, — посоветовал Кардинал.
— Видел у нее в комнате грамоту?
— Да. В прошлом году на нью-йоркском марафоне Мириам Стэд вошла в первую двадцатку среди бегунов старшего возраста.
Обменявшись тысячей телефонных звонков с Джерри Коммандой из ПДПО («Черт, да побудь ты в Торонто, Кардинал. У нас весь город обледенел, я не шучу»), Кардиналу и Делорм все-таки удалось сесть в вертолет Полицейского департамента провинции Онтарио.
Одно дело — услышать о гололедице и обледенении, другое дело — увидеть все это воочию. Пилот сказал им, что в Алгонкин-Бей сейчас «довольно паршиво», но о погоде в этом городе все всегда так отзываются. «Уже два-три часа нет дождя, так что все будет отлично. Хотя для самолетов взлетная полоса сейчас не годится», — сообщил он им. Шум винтов сделал невозможным дальнейшие разговоры, к тому же было слишком темно, чтобы разглядеть что-либо сверху.
Когда они пролетали над Брейсбриджем, Делорм ткнула вниз затянутым в перчатку пальцем:
— Ни одной машины!
Так оно и было. Шоссе бледно-серой лентой тянулось между холмов, совершенно пустое, словно какая-то дорога призраков.
Несмотря на это, вертолет летел так плавно, что они не понимали, почему отменили регулярные рейсы. Впрочем, все выяснилось после посадки. Пилот вылез первым, поскользнулся и упал ничком: летное поле напоминало каток. Кроме двух охранников и одинокого механика, в аэропорту, казалось, не было ни души.
— Как странно, — заметила Делорм. — Мне часто снятся такие сны.
Жена пилота ожидала его, сидя в машине на стоянке, мотор работал на холостом ходу. Кардинал и Делорм отвергли предложение подвезти их — и, как выяснилось, поступили опрометчиво. Автомобиль, который Делорм оставила в аэропорту, теперь превратился в ледяное изваяние. Чтобы открыть дверцы, они с полчаса орудовали молотками, которые им удалось выпросить у механика.
Это была изматывающая работа. Кардинал не раз в изнеможении падал на колени, и его желание очутиться дома, в тепле, усиливалось с каждой минутой. Делорм, неизвестно почему нечувствительная к коварной силе тяжести, каким-то образом умудрялась работать не падая, однако с ее уст иногда срывались ругательства — это были первые французские слова, которые Кардинал выучил в жизни: во дворе, а не в классе.
Дорога в город тоже отличалась коварством, хоть и была щедро посыпана солью. На обочинах и в кюветах под всевозможными углами громоздились брошенные автомобили. Пешеходов не было. Кроме них, в город ехал один-единственный автомобиль, красный минивэн, двигавшийся прямо перед ними и несколько раз чуть не слетавший с дороги.
Была половина десятого, когда Делорм свернула на Мадонна-роуд. Меньше чем через сто метров ей пришлось затормозить: поперек дороги лежал громадный обледенелый сук, отломившийся от замерзшего тополя. Кардинал хорошо знал это дерево. Летом, после сильного дождя, эта ветвь провисала ниже остальных, и ближе к августу она начинала задевать крышу его машины, когда он проезжал мимо. Неудивительно, что сук переломился: его покрывал слой льда толщиной не меньше сантиметра. Когда Кардинал оттаскивал сук в сторону, лед похрустывал, как тысяча маленьких косточек.
— Слушай, — сказал он, снова забравшись в машину. — То, что я тебе говорил… насчет прошлой ночи…
Делорм, нахмурившись, смотрела на дорогу. Ее лицо в полосе лунного света казалось бледным.
— Не переживай.
— Извини, что я тебе это сказал. Я крепко спал, спросонья плохо соображал. Это было непрофессионально. Не хочу, чтобы это нам мешало в работе.
— Не помешает. По крайней мере, с моей стороны. — Делорм стала очень медленно сбавлять скорость, чтобы затормозить. — Не стану забираться на твою подъездную аллею в такой гололед.
— Значит, мы договорились? Все в порядке?
— В полном порядке.
Кардинал думал, что она скажет еще что-нибудь, но она смотрела прямо перед собой, ожидая, когда он выйдет из машины.
— Тогда до завтра, — произнес он.
— До завтра.
