весь срок. Так сказал судья, когда меня судили. С тех пор об этом больше никто не говорил.
— А ты никогда не задумывалась, зачем тебя и двести других женщин посадили на корабль и увезли за семнадцать тысяч миль от родины? Только для того, чтобы все вы отбыли срок каторги? Не кажется ли тебе странным, что тебя послали туда, где нет ни работных домов, ни фабрик?
В этот момент Китти как раз тянулась к следующему куску хлеба. Услышав вопрос Ричарда, она безвольно опустила руку и широко раскрыла глаза — и Ричард заметил, что они лишь отчасти похожи на глаза Уильяма Генри. Его глаза то и дело заволакивала дымка, а глаза Китти были чистыми, как хрусталь.
— Ну конечно, — с расстановкой произнесла она. — Конечно! О, какая я глупая! Но я была так потрясена и растеряна, а потом долго болела... И вправду, здесь, на краю земли, нет ни работных домов, ни фабрик. Здесь никто не носит вышитые жилеты. В Кентербери я занималась вышиванием. Значит, нас отправили сюда как жен для каторжников?
Ричард помолчал, поджав губы.
— Откровенно говоря, вы предназначены для удобства колонистов. Я не знаю точно, почему правительство приняло такое решение, — может, просто потому, что из Англии выслано слишком много мужчин, а это не способствует росту населения. В прежних колониях часто вспыхивали мятежи, люди, для которых не осталось ничего святого, бежали обратно на родину. А здесь, на краю света, им нечего и мечтать об Англии, даже если они поднимут мятеж или попытаются сбежать. Англии каторжники не страшны. Защищать надо только их тюремщиков, а также жен и детей тюремщиков. — Он сделал паузу и заглянул в глаза Китти. — Когда рядом нет женщин, мужчины превращаются в диких зверей. Следовательно, женщины необходимы, чтобы край света стал подобием обширной английской тюрьмы. Других объяснений я не нашел.
Нахмурившись, Китти вслушивалась в его слова и пыталась осмыслить их: Ричард утверждал, что ее увезли на каторгу лишь для того, чтобы она ублажала мужчин.
— Значит, мы — ваши наложницы, — сказала она. — Так вот почему матросы с «Леди Джулианы» называли нас шлюхами! А я думала, они считают, что всех нас приговорили к каторге за проституцию, и потому удивлялась. Среди нас было больше всего воровок, а также женщин, которые прятали краденое или убивали людей. Некоторые из них утверждали, что блуд — вовсе не преступление, и злились, когда их называли потаскухами. Но теперь я понимаю: матросы намекали, что в будущем нам так или иначе придется стать шлюхами. Я права?
Ричард отвел глаза'и вздохнул.
— Знаешь, — наконец заговорил он, криво улыбаясь, — будь моя дочь жива, сейчас ей было бы столько же лет, сколько и тебе. И она была бы такой же несведущей — как добрый отец, я позаботился бы об этом. Как тебе жилось прежде, Китти? Кто твои родители?
— Мой отец был фермером-арендатором из Фейвершема, — с гордостью отозвалась она, вздернув подбородок. — Мама умерла, когда мне было два года, и отец нанял служанку, чтобы она присматривала за мной. Он умер, когда мне исполнилось пять лет. Ферму отдали другому, потому что у отца не было наследников, а меня отправили сначала в церковный приют, а потом в Кентербери.
— Ты была единственным ребенком в семье?
— Да. Если бы папа остался в живых, меня научили бы читать и писать, а потом отдали бы в жены фермеру.
— Но вместо этого ты попала в приют и осталась неграмотной, — негромко закончил Ричард.
— Да. Поскольку у меня ловкие пальцы и зоркие глаза, меня научили вышивать. Но вышиванием я занималась недолго — это слишком тонкая работа для пальцев взрослого человека. Я вышивала, пока мне не исполнилось семнадцать лет, а потом вдруг выросла, и меня отправили в Дептфорд. Там я стала помощницей кухарки.
— И долго ты там пробыла?
— Пока меня не арестовали. Три месяца.
— Как вышло, что тебя арестовали?
— В поместье в Дептфорде жили четыре девушки-служан-ки — Бетти, Энни, Мэри и я. Мы с Мэри были ровесницами, Энни недавно исполнилось шестнадцать, а Бетти — двадцать пять. Хозяин и хозяйка спешно уехали в Лондон, а мистер и миссис Хобсон разыскали портвейн и напились. Кухарка заперлась у себя на чердаке. У Бетти как раз был день рождения, и она предложила нам пройтись по лавкам. Прежде я никогда не бывала в лавках.
Ричард не мог оправиться от изумления. Он казался самому себе начальником работного дома, пожилым и властным человеком, безучастно выслушивающим эту глупую историю. А история и вправду вышла глупой — настолько, что ее было бы немыслимо рассказать в суде, если бы кто-нибудь попросил. Но никто не удосужился просить.
— Неужели тебя ни разу не отпускали погулять из работного дома?
— Нет, никогда.
— А ведь в дептфордском поместье у тебя наверняка был выходной день.
— Меня отпускали на полдня раз в неделю, но выходные у меня и других служанок не совпадали, поэтому я всегда уходила гулять в поле. И в день рождения Бетти я бы лучше прогулялась по полю, но она высмеяла меня и назвала деревенщиной, вот я и пошла с ними.
— И в лавке ты не устояла перед соблазном, так?
— Пожалуй, да, — с сомнением отозвалась Китти. — Бетти купила бутылку джина, и мы пили его все вместе по дороге. Я не помню, как мы зашли в лавку, не помню, что случилось потом — только вдруг люди вокруг меня закричали, и откуда-то появился судебный пристав.
— Что же ты украла?
— На суде сказали, что муслин в одной лавке и клетчатую льняную ткань в другой. Не знаю, почему именно эти ткани, — ведь мы были одеты точно в такие же платья. Судья сказал, что десять ярдов муслина стоят четыре шиллинга и шесть пенсов, хотя хозяин лавки твердил, что цена муслину — самое меньшее три гинеи. В краже льняной ткани нас не стали обвинять.
— Ты раньше пила джин?
— Нет, я впервые попробовала его в тот день. Мэри и Энни тоже никогда не пили. — Она содрогнулась. — И я знаю точно: больше я его и в рот не возьму.
— Всех вас приговорили к каторге?
— Да, к семи годам. Когда суд закончился, нас всех отправили на «Леди Джулиану». Наверное, мои подруги где-то здесь, на острове. В море меня постоянно рвало, я ослабела, и они не стали ждать меня, когда нас высадили на берег. А в трюме «Сюрприза» было всегда темно.
Ричард вскочил, обошел вокруг стола и дружеским жестом положил руку на плечо Китти.
— Не будем больше говорить об этом, Китти. Ты еще совсем дитя. Лишь английский церковный приют способен превратить взрослую девушку в ребенка.
В дом вбежал Мактавиш, только что позавтракавший двумя молодыми жирными крысами. Похлопав Китти по плечу, Ричард приласкал собаку и снова сел на место.
— Тебе давно пора повзрослеть, Кэтрин Кларк. Но не для того, чтобы утратить невинность, а чтобы сохранить ее. Теперь ты знаешь, что здесь нет ни поместий, ни работных домов. Если бы ты осталась в Порт-Джексоне, ты попала бы в женский лагерь, но комендант острова Норфолк, майор Роберт Росс, не желает отделять женщин от мужчин. И он прав: такое разделение сулит только лишние хлопоты. Всех женщин, прибывших на «Сюрпризе», отдадут мужчинам, имеющим свои дома, некоторые попадут в услужение к супругам — например, к Нату и Оливии Лукас, а кое-кто станет служанками и незаконными женами офицеров, пехотинцев и матросов с «Сириуса».
Китти побледнела.
— А я досталась вам? — выговорила она.
Ричард ободряюще улыбнулся.
— Я не насильник, Китти, я вовсе не намерен добиваться твоих ласк угрозами или уговорами. Ты будешь моей служанкой. В ближайшее время я сделаю пристройку к дому, чтобы у каждого из нас была своя комната. Взамен я прошу от тебя лишь одного: выполнять работу, которая тебе под силу. В дальнем конце огорода я строю свинарник — майор Росс обещал дать мне свинью, за которой тебе придется
