на скалу и убежал; должно быть, сейчас он спит, свернувшись клубком, где-нибудь в Дердхэм-Даун, решив вернуться домой завтра. Он до смерти перепуган, но жив.
Так Ричард утешал себя, отгоняя страшную истину, которую уже поняли все остальные, и радовался тому, что Пег не дожила до этой трагедии. Поистине Господь добр. Он мгновенно вознес Пег на небеса и закрыл ей глаза прежде, чем в них отразилось отчаяние.
По призыву мэра за поиски Уильяма Генри взялось несколько тысяч горожан. Каждый матрос, стоящий на вахте, вглядывался в прибрежный ил, свешивался за борт, всматриваясь в жирные бесформенные кучи между причальных свай и отбросов пятидесятитысячного города. Но тщетно. Те, у кого были лошади, побывали в Пилле, в Блэз-Касл, в Кингс-вуде, в каждой деревушке на расстоянии нескольких миль от Клифтона и Дердхэм-Даун; остальные обшаривали берега реки, переворачивая обломки бочек и плавучий торф, заглядывая повсюду, куда могло занести труп. Но никто не нашел Уильяма Генри.
— Прошла уже неделя, — мрачно заявил Дик, — а мы не нашли никаких следов. Мэр советует нам прекратить поиски.
— Понимаю, отец, — вздохнул Ричард. — Но я не сдамся. Ни за что.
— Прошу тебя, смирись! Подумай о том, каково сейчас твоей матери.
— Я не могу смириться и никогда не смирюсь.
Был ли отказ от слепого смирения лучше океана слез, которые он пролил после смерти маленькой Мэри? По крайней мере, выплакавшись, Ричард успокоился. А теперь он страдал сильнее, чем после утраты Пег или Мэри.
— Если бы Ричард потерял всякую надежду найти Уильяма Генри, — рассуждал кузен Джеймс- аптекарь за кружкой рома, — ему было бы незачем жить. Все его близкие умерли, Дик! Пусть у него останется хотя бы надежда. И я, и преподобный Джеймс молимся о том, чтобы тело не нашли. Это поможет Ричарду выжить.
— Разве это жизнь? — возразил Дик. — Это земной ад.
— Для тебя и Мэг — да. А для Ричарда — продолжение надежды и способ существования. Не разубеждай его.
Ричард не нашел и работу, но настоятельной необходимости в поисках не возникало, поскольку дела его отца шли неплохо. Дик владел «Гербом бочара» уже десять лет, дольше, чем большинство трактирщиков Бристоля. Хотя Дик не надеялся, что его заведение будут посещать члены «Общества непоколебимых» или «Юнион-клуба», даже в страшные годы спада таверна сохранила своих посетителей. Едва горожанин находил работу или возвращался на прежнюю, он приводил свою семью в излюбленную таверну. Поэтому летом тысяча семьсот восемьдесят четвертого года «Герб бочара» процветал — конечно, не так, как в тысяча семьсот семьдесят четвертом году, но работы хватало и Дику, и Мэг, и Ричарду. Кроме того, платить за обучение Уильяма Генри теперь не приходилось.
Прошло два месяца. В сентябре двери Колстонской школы вновь открылись для приходящих учеников, но новым директором стал отнюдь не мистер Причард. Исчезновение Уильяма Генри Моргана и самоубийство учителя латыни Джорджа Парфри лишили его всяких шансов занять руководящий пост. Поскольку возложить ответственность за случившееся на покойного директора было невозможно, позорное пятно появилось на репутации преподобного мистера Причарда. В особняке епископа ему пришлось долго отвечать на щекотливые вопросы самых влиятельных бристольцев.
Вскоре после начала занятий в Колстонской школе Ричард получил письмо от сборщика акциза мистера Бенджамина Фишера, который просил его зайти в управление немедленно.
— Вероятно, вас удивляет то, что мы до сих пор не взяли под стражу Уильяма Торна, — начал мистер Фишер, как только Ричард появился у него в кабинете. — К этой мере мы прибегнем лишь в крайнем случае, а пока наши усилия направлены на то, чтобы получить с мистера Томаса Кейва пеню в размере тысячи шестисот фунтов и обойтись без судебного разбирательства. Однако, — продолжал он с легкой улыбкой удовлетворения, — всплыли обстоятельства, которые заметно осложнили дело. Присядьте, мистер Морган. — Он прокашлялся. — Я слышал о том, что случилось с вашим сыном. Искренне сочувствую вам.
— Спасибо, — равнодушно откликнулся Ричард и сел.
— Мистер Морган, вам что-нибудь говорят имена Уильям Инселл и Роберт Джонс?
— Нет, сэр.
— Очень жаль. Оба они работали на винокуренном заводе Кейва одновременно с вами.
— Обслуживали перегонные аппараты?
-Да.
Нахмурившись, Ричард попытался вспомнить восемь или девять лиц, которые мелькали в полутемной комнате, и пожалел о том, что сторонился рабочих даже во время отсутствия Торна. Нет, он не вспомнил ни Инселла, ни Джонса.
— К сожалению, я просто не знаком с ними.
— Не важно. Вчера Инселл пришел ко мне и признался, что утаивал сведения — видимо, из страха перед Торном. Примерно в то же время, когда вы обнаружили отводные трубы и бочонки, Инселл подслушал разговор Торна, Кейва и мистера Сили Тревильяна. Они говорили о незаконном роме, не стесняясь в выражениях. Инселл был занят своей работой, его ни в чем не заподозрили, но ему стало ясно, что эти трое обманывают акцизное управление. Поэтому я намерен привлечь к ответственности Кейва, Тревильяна и Торна, а управление сможет получить свои деньги, наложив арест на имущество Кейва.
Оцепенение Ричарда начало рассеиваться, он откинулся на спинку стула и довольно улыбнулся.
— Отличные вести, сэр.
— Мистер Морган, ничего не предпринимайте, пока дело не дойдет до суда. Нам придется провести расследование, прежде чем взять под стражу всех троих, но позвольте вас заверить: рано или поздно это произойдет.
Два месяца назад эта новость заставила бы Ричарда бегом вернуться в «Герб бочара», не помня себя от радости, но сегодня вызвала в нем лишь мимолетную вспышку удовольствия.
— Я не помню ни Инселла, ни Джонса, — сообщил он отцу, — но они подтвердили мои показания.
— Уильям Инселл сидит вон там. — Дик указал в угол зала. — Он пришел поговорить с тобой и решил подождать.
Одного взгляда на лицо Инселла хватило Ричарду, чтобы освежить память. Инселл был совсем молодым, добродушным и трудолюбивым парнем. К сожалению, именно его Торн избрал козлом отпущения и дважды подверг порке, но Инселл даже не подумал сопротивляться. Впрочем, в его покорности не было ничего странного. Сопротивляясь, он наверняка лишился бы работы, а в трудные времена работа ценилась слишком высоко, чтобы терять ее. Ричарду ни разу даже не грозили поркой, ему не приходилось делать мучительный выбор между унижением и работой. Подобно Уильяму Генри, он умел избегать телесных наказаний, не выказывая подобострастия; кроме того, Ричард был опытным ремесленником, а не чернорабочим. А бедолага Инселл идеально подходил на роль жертвы. Он был ни в чем не виноват. Так распорядилась судьба.
Ричард отнес две полпинты рома на угловой стол и присел рядом с Инселлом. В последнее время его привычки изменились, но никто из родных ни словом не упоминал об этом: Ричард стал все чаще искать утешения в кружке рома.
— Как дела, Уилли? — спросил он, пододвигая одну кружку мистеру Инселлу.
— Я не мог не прийти, — сообщил Инселл.
— Что случилось? — Ричард с нетерпением ждал, когда обжигающая жидкость приглушит его душевную боль.
— Торн узнал, что я побывал в акцизном управлении.
— И неудивительно — ты же явился туда открыто. А теперь успокойся. Выпей рома.
Инселл жадно припал к кружке, чуть не поперхнувшись лучшим неразбавленным ромом Дика, но вскоре перестал дрожать. Опустошив свою кружку, Ричард заново наполнил обе.
— Я потерял работу, — признался Инселл.
— Тогда почему же ты боишься Торна?
— Этот человек — убийца! Он разыщет меня и прикончит!
Втайне Ричард считал, что на убийство скорее способен
Сили Тревильян, но не стал спорить.
