— С понедельника по субботу здесь не так тесно, — послышался чей-то голос, едва Ричард нашел место, чтобы поставить сундук, и уселся на него. — О, да ты красавчик!
У ног Ричарда присела худая, жилистая женщина лет тридцати в поношенной, но довольно чистой одежде — черной юбке, красной нижней юбке, красной блузке, черном жилете и причудливой черной шляпе, надетой набекрень и украшенной алым гусиным пером.
— Разве здесь нет часовни, где священник мог бы проводить службы? — спросил Ричард с едва заметной улыбкой. В незнакомке чувствовалось что-то располагающее; беседуя с ней, он мог не обращать внимания на всхлипы плаксы Уилли.
— Есть, конечно, только мы все туда не помещаемся. Тюрьма переполнена, нам не помешала бы вспышка тюремной лихорадки, чтобы заключенных поубавилось. Я — Лиззи Лок. — И она протянула Ричарду руку.
Он пожал ее.
— Ричард Морган. А это Уилли Инселл, несчастье мое и моя тень.
— Как дела, Уилли?
В ответ Инселл разразился потоком слез.
— Он хнычет не переставая, — устало объяснил Ричард, — когда-нибудь я задушу его. — Он огляделся. — А почему здесь женщин держат вместе с мужчинами?
— Потому что отдельных камер для женщин нет, милый Ричард. Нет здесь и долговой тюрьмы, потому про нас пять лет назад упомянул Джон Ховард в докладе об английских тюрьмах. Именно поэтому мы строим новую тюрьму. С понедельника по субботу, когда мужчин уводят на работу, здесь совсем просторно, — беспечно щебетала Лиззи.
Из ее болтовни Ричард выхватил незнакомое имя.
— Джон Ховард? Кто это?
— Я же сказала: один человек, который написал доклад о тюрьмах, — объяснила Лиззи Лок. — Но не расспрашивай меня без толку — больше я ничего не знаю. Мне известны только слухи, да и то со слов епископа, священника и церковного сторожа. Говорят, парламент издал указ о строительстве новой тюрьмы. Через три года она будет готова, но я ее уже не увижу.
— Надеешься, что к тому времени тебя выпустят? — спросил Ричард, не переставая улыбаться. Эта женщина нравилась ему, хотя не возбуждала в нем ни малейшего влечения. Ее черные круглые глаза живо поблескивали.
— Господи, конечно, нет! — добродушно воскликнула она. — Меня еще два года назад приговорили к «казни через пов.».
— К чему?
— К виселице, милый Ричард. Так пишет в своей книге джентльмен, который накидывает заключенным на шею петлю. Говорят, в Лондоне такую казнь называют иначе.
— Но я вижу, ты еще жива.
— На прошлое Рождество приговор изменили. Мне дали семь лет каторги. Пока каторжников вывозить некуда, но ког-да-нибудь мне придется покинуть Англию.
— Насколько мне известно, Лиззи, это случится не скоро. В Бристоле поговаривают, что каторжников будут увозить в Африку.
— Ты из Бристоля? Так я и думала. У тебя чудной выговор.
— Мы с Уилли оба из Бристоля. Нас привезли сегодня в фургоне.
— Да ты джентльмен! — изумленно воскликнула она.
— Только отчасти, Лиззи.
Она указала пальцем на сундук.
— А что у тебя там?
— Мои вещи — впрочем, не знаю, надолго ли они останутся моими. Я заметил, что здесь лишь некоторые узники больны, а остальные выглядят лучше, чем обитатели бристольского Ныогейта.
— Благодаря строительству новой тюрьмы и огороду матушки Хаббард. Тех, кто может работать, кормят как на убой. Труд заключенных обходится дешевле, чем труд наемных рабочих, 'К тому же, говорят, парламент разрешил привлекать узников к строительным работам. А мы, женщины, трудимся в огороде.
— У матушки Хаббард? А кто это такая?
— Жена Хаббарда, начальника тюрьмы. Тут самое главное — не заболеть, иначе кормить тебя будут впроголодь. Из-за этого вспыхивают голодные бунты. На Рождество восемьдесят третьего года восемь человек умерло от оспы. — Она погладила бок сундука. — А о нем не беспокойся, милый Ричард. Я присмотрю за ним — в обмен на одну услугу.
— Какую? — настороженно спросил Ричард.
— Пообещай защищать меня. Меня кормят, как мужчин, потому что я штопаю одежду, и дают несколько пенни. Но я не желаю оказывать услуги, которые не одобрил бы наш священник. Мужчины вечно липнут ко мне, особенно этот Айзек Роджерс. — Она указала на дюжего парня со злодейским лицом. — Он еще тот гусь!
— За что его посадили в тюрьму?
— За разбой на большой дороге. Украл ящики с бренди и чаем.
— А за что сидишь ты?
Хихикнув, Лиззи указала на свою шляпу.
— А я стащила эту чудесную шелковую шляпку. Я ничего не могла с собой поделать, милый Ричард, — обожаю шляпки!
— Ты хочешь сказать, тебя приговорили к казни за украденную шляпу?
Черные глаза блеснули, Лиззи покачала головой:
— Я попалась не в первый раз. Говорю же тебе: я обожаю шляпки.
— Но разве за это можно казнить человека, Лиззи?
— Ни о чем таком я не думала, когда крала их.
Ричард протянул Лиззи руку.
— Ладно, по рукам. Отныне ты находишься под моей защитой, а взамен ты обязана стеречь мой сундук. И не пытайся взломать замки, Лиззи Лок! Уверяю, внутри нет шляпок. — Он поднялся на ноги, расталкивая соседей. — Если я сумею пробиться сквозь толпу, то осмотрю свои новые владения. Присмотри за сундуком.
Осмотр занял всего четверть часа. К большой комнате примыкало несколько тесных камер, похожих на ниши, — неосвещенных, душных и пустых, в двух из них стояли ведра. Выщербленные ступени вели к решетчатой двери. Камера для должников, отгороженная от второй камеры решеткой, имела площадь десять на двадцать футов, в ней не было ни окна, ни отдушины, и в ней царила бы кромешная тьма, если бы заключенные не сломали часть стены, открывая доступ воздуху и свету. Должникам жилось просторнее, но выглядели они более истощенными, чем остальные заключенные: должников не водили на работу и кормили кое-как. Подобно узникам бристольского Ныогейта, они казались чахлыми, оборванными и вялыми.
Вернувшись в свою камеру, Ричард обнаружил, что Лиззи Лок пытается отогнать от его сундука грабителя Айзека Роджерса.
— Оставь в покое ее и мои вещи, — коротко приказал Ричард.
— Еще чего! — осклабился Роджерс.
— Отвяжись, понял? С таким, как ты, я справлюсь без труда, — не дрогнув, заявил Ричард. — Убирайся, пока цел! Я мирный человек по имени Ричард Морган, а эта женщина находится под моей защитой. — Он обнял Лиззи за талию, и она с готовностью прильнула к нему. — Здесь есть и другие женщины. Выбери какую-нибудь из них.
Окинув его пристальным взглядом, Роджерс решил, что благоразумнее будет отступить. Если бы Морган хоть немного испугался, дело приняло бы совсем другой оборот, но Ричард явно не испытывал страха. Он казался на редкость спокойным
— Когда нас будут кормить? — спросил он. Его новая знакомая оказалась смышленой женщиной:
