Само по себе одиночество не есть наставник невинности, и деревня не учит порядочности.[2091]
Блаженствующие на взгляд черни дрожат и цепенеют на этой достойной зависти высоте и держатся о себе совсем иного мнения, чем другие. Ведь то, что прочим кажется высотою, для них есть обрыв.[2092]
Мы часто про себя желаем одного, вслух – другого, и даже богам не говорим правды.[2093]
Войны (…) – это прославляемое злодейство.[2094]
Запрещенное частным лицам приказывается от лица государства. За одно и то же преступление платят головою, если оно совершено тайно, а если в солдатских плащах – получают хвалы.[2095]
Человек – предмет для другого человека священный.[2096]
Природа (…) родила нас братьями.[2097]
[О Катоне Младшем]: Сколько в нем силы духа, сколько уверенности среди общего трепета! (…) Он единственный, о чьей свободе речь не идет; вопрос не о том, быть ли Катону свободным, а о том, жить ли ему среди свободных.[2098]
Богу я не повинуюсь, а соглашаюсь с ним и следую за ним не по необходимости, а от всей души.[2099]
Злодеянья могут быть безнаказанны, но не безмятежны. (…) Первое и наибольшее наказанье за грех – в самом грехе.[2100]
Никогда не считай счастливцем того, кто зависит от счастья![2101]
Кто страдает раньше, чем нужно, тот страдает больше, чем нужно. [2102]
[Мудрец] считает одинаково постыдным бежать и от смерти, и от жизни.[2103]
Мы ищем причин для страданья и хотим сетовать на судьбу даже неоправданно, когда она не дает нам повода к справедливым жалобам.[2104]
Расстоянье между первым и последним днем [жизни] изменчиво и неведомо; если мерить его тяготами пути, оно велико даже у ребенка, если скоростью – коротко даже у старца.[2105]
Люди стонут более внятно, когда их слышат.[2106]
Человеку ничего не обещано наверняка, и фортуна не должна непременно довести его до старости, но вправе отпустить, где ей угодно.[2107]
Пусть (…) память [об умерших] будет долгой, а скорбь – короткой. [2108]
Более велик тот, кто отнимает у нас саму способность оценивать, чем тот, кто заслуживает высочайшей оценки.[2109]
Не будем ничего откладывать, чтобы всякий день быть в расчете с жизнью.[2110]
Природа обыскивает нас при выходе, как при входе. Нельзя вынести больше, чем принес.[2111]
Зверей заставляет нападать или голод, или страх, а человеку погубить человека приятно.[2112]
Привыкшая к слепому страху душа неспособна заботиться о собственном спасенье: она не избегает, а убегает, а опасности легче ударить нас сзади.[2113]
Многое, что ночью представляется ужасным, день делает смехотворным.[2114]
К ним [власть имущим] нужно приближаться, но не сближаться тесно, чтобы лекарство не обошлось нам дороже самой болезни.[2115]
У всякого есть человек, которому доверяют столько же, сколько ему самому доверено. Пусть да же первый (…) довольствуется одним слушателем, – их получится целый город.[2116]
Кто ждет наказанья, тот наказан, а кто заслужил его, тот ждет непременно.[2117]
Дела за нами не гонятся – люди сами держатся за них и считают занятость признаком счастья.[2118]
В чтении, как и во всем, мы страдаем неумеренностью; и учимся для школы, а не для жизни.[2119]
Жизнь – вещь грубая. Ты вышел в долгий путь – значит, где-нибудь и поскользнешься, и получишь пинок, и упадешь, и устанешь, и воскликнешь «умереть бы!» – и, стало быть, солжешь.[2120]
Равенство прав не в том, что все ими воспользуются, а в том, что они всем предоставлены.[2121]
Ничтожен и лишен благородства тот, кто (…) хотел бы лучше исправить богов, чем себя.[2122]
