Она превратила свою гостиную в офис, полный бухгалтерских книг. Из всех своих любимых занятий она сохранила лишь ткацкий станок. Вскоре она обнаружила, что быть домовладелицей очень трудно. Собрав все документы у прежних агентов, Аврелия увидела, что для всего были заведены особые свитки: для каменщиков, маляров, штукатуров, всех типов продавцов, свиток расхода воды, налогов, прав на землю, счета, рецепты. Она узнала, что большая часть доходов почти сразу же исчезает. Налог на воду, на канализацию, на каждое окно в инсуле, на каждую дверь, выходящую на улицу, на каждый пролет лестницы. И хотя дом был построен на совесть, все время приходилось что-то ремонтировать. В списках ремесленников было несколько плотников.
Просмотрев даты, Аврелия нашла человека, который выполнял большую часть работ и жил здесь дольше всех. Она послала за ним и приказала ему снять деревянные экраны с балконов, загораживающие свет.
Это она намеревалась сделать с первого же дня, как въехала сюда. Аврелия очень хотела устроить сад и мечтала превратить заброшенный двор в оазис, который доставлял бы удовольствие всем жильцам. Но обстоятельства оборачивались против, начиная с Эпафродита, который также желал пользоваться двором. Сам Цезарь никогда не видел вечеринок Эпафродита. Актер был достаточно хитер, чтобы устраивать свои дебоши только в отсутствие господина. А Цезарь считал, что все женщины склонны преувеличивать.
Унылые, плотные деревянные экраны были зафиксированы между колоннами балконов верхних этажей. Поэтому никто из живших наверху не видел этого безобразия. Надо признать, что экраны загораживали от всех двор и помогали глушить постоянный шум, исходящий из каждой квартиры. С другой стороны, эти щиты превращали световой колодец в раскаленную печку высотой в десять этажей, а двор — в такую же ужасную раскаленную плиту. И в результате верхние этажи оставались почти без света и свежего воздуха.
Итак, как только Цезарь уехал, Аврелия послала за плотником и приказала ему снять все экраны. Он посмотрел на нее так, словно она с ума сошла.
— В чем дело? — с удивлением спросила она.
— Госпожа, через три дня вы по колено будете в дерьме. По пояс — во всем том мусоре, который они захотят выбросить, от дохлой собаки до мертвой бабушки.
Аврелия почувствовала, как горячая волна заливает ей лицо, даже уши запылали. Не неприкрытая правда слов плотника убивала, а ее собственная наивность. Дура, дура, дура! Почему она не подумала об этом? «Потому что, — ответила она себе, — хоть всю жизнь ходи мимо дверей дома, где живешь, но не будешь иметь ни малейшего представления о том, что происходит за этими дверями». Возраст и неопытность тут ни при чем. Привычка жить в особняке — вот в чем дело! Ее дядя Котта догадался бы о назначении этих деревянных щитов не быстрее, чем она.
Она стиснула ладонями пылающие щеки и бросила на плотника такой восхитительный, смущенный взгляд, что он потом мечтал о ней почти год, регулярно приходил, справлялся, не надо ли чего починить, и по крайней мере на сто процентов улучшил качество своей работы.
— Спасибо! — горячо поблагодарила она.
Выезд Эпафродита дал ей возможность приступить к устройству сада во дворе. А потом и новый жилец, Гай Матий, продемонстрировал, что тоже любит заниматься садоводством.
— Позволь мне помочь тебе! — умолял он.
Трудно было отказать. Тем более она столько времени потратила на то, чтобы найти этих идеальных жильцов.
— Конечно, ты можешь помочь.
Она получила еще один урок. Через Гая Матия Аврелия узнала, что одно дело — мечтать о красивом саде, но совсем другое — создавать его. Сама Аврелия ничего в этом не понимала, а Гай Матий — он-то понимал. Можно сказать, он был гений садоводства. Раньше вода из ванны Цезарей уходила в канализацию, а теперь по трубопроводу стекала в маленькую цистерну во дворе для поливки растений. Эти растения Гай Матий выращивал с поразительной быстротой — заимствовал, как он сообщил Аврелии, в основном из особняка своего отца на Квиринале, а также у других, у кого находился нужный куст или виноградная лоза, или дерево, или трава. Он знал, как привить слабое растение на сильный подвой. Знал, каким растениям нужно немного извести, а каким подходит обычная римская кислая почва. Знал, в какое время года сеять семена цветов, когда высаживать цветы в клумбу, подрезать ветки. За двенадцать месяцев двор превратился в тенистый сад, ползучие растения обвили решетки на колоннах, пробиваясь вверх, к клочку неба высоко вверху.
Однажды к Аврелии пришел Шимон, писец. На взгляд римлянки, он выглядел странно: длинная борода, кольца волос вокруг маленькой ермолки.
— Госпожа Аврелия, пятый этаж хочет попросить тебя об одолжении, — начал он.
— Если я смогу, Шимон, конечно, я сделаю, — серьезно ответила она.
— Мы поймем, если ты откажешь, потому что то, о чем мы просим, — это вторжение в твою собственность, — сказал Шимон, тщательно подбирая фразы, как делал, когда работал. — Но если мы дадим слово, что никогда не оскорбим твоего доверия, кидая вниз отбросы, то… можем ли мы снять с нашего этажа деревянные экраны? Мы могли бы дышать свежим воздухом и любоваться прекрасным садом.
Аврелия просияла:
— Я счастлива выполнить вашу просьбу! Но я никогда не прощу вам, если вы станете выбрасывать отходы из окон на улицу. Обещай мне, что весь мусор вы будете уносить через улицу в общественную уборную или выливать в канализацию.
Довольный, Шимон обещал.
На пятом этаже сняли экраны с балкона, хотя Гай Матий умолял оставить их там, где они закрывали колонны, так чтобы ползучие растения могли продолжать тянуться вверх. Еврейский этаж положил начало. Изобретатель и продавец специй на втором этаже тоже попросили разрешения снять экраны, а потом и четвертый этаж, и седьмой, и третий, и шестой, пока наконец не остались лишь муравейники вольноотпущенников на двух верхних этажах.
Весной, перед сражением при Аквах Сестиевых, Цезарь совершил молниеносное путешествие через Альпы с донесением для Рима. Его краткий визит закончился для Аврелии новой беременностью. В феврале она родила вторую девочку — опять у себя дома и опять с помощью лишь местной повитухи и Кардиксы. На это раз Аврелия уже знала, что молока у нее не будет. И вторую маленькую Юлию, которая потом всю жизнь будет недовольна приставшим к ней детским прозвищем «Ю-ю», немедленно приложили к дюжине сосков, рассеянных по разным этажам инсулы.
«Это очень хорошо, — писал Цезарь в ответ на письмо Аврелии, в котором она сообщала о рождении Ю-ю. — У нас теперь есть две Юлии, как и положено по традиции. На этом мы можем производство девочек прекратить. При следующих поездках с донесениями в Рим начнем делать мальчиков Юлиев».
Ее мать, Рутилия, сказала нечто похожее, желая утешить Аврелию по поводу рождения двух девочек подряд.
— Могла бы заранее догадаться, что бросаешь слова на ветер, — сказал ей Котта, довольный.
— Да, но!.. — раздраженно воскликнула Рутилия. — Честное слово, Марк Аврелий, дочь меня поражает! Когда я попыталась утешить ее, она удивленно вскинула брови и сказала, что ей абсолютно все равно, какого пола у нее дети, лишь бы они все были здоровы!
— Но она же замечательная мать! — возразил Котта. — Те из нас, кто может прокормить детей, уже не подкидывают новорожденных девочек, как это делали четыреста-пятьсот лет назад. Всегда лучше, когда мать рада рождению девочек.
— Конечно, лучше! Я и не спорю, — резко прервала его Рутилия. — Нет, меня бесит не ее спокойствие, а то, как она делает из меня дуру, пытаясь втолковать мне очевидное!
— Я люблю ее, — тихо засмеялся Публий Рутилий Руф, присутствовавший при разговоре.
— Ну конечно! — фыркнула Рутилия.
— Девочка хорошенькая? — спросил Руф.
— Она — совершенство! А чего ты ждал? У этой пары не получится урод, даже если они будут делать детей, стоя на головах, — отвечала Рутилия, задетая за живое.
