Хвалю тебя за благоразумие относительно нас. — Она хотела было уйти, но остановилась. — Этот Луций Декумий… чем он занимается?
— Он — смотритель нашей общины, — сказал Евтих, чувствуя себя еще более неловко.
— Ты что-то утаиваешь.
— Нет, нет!
— Ну-ка, выкладывай мне все!
— Но, госпожа, это лишь слухи. Никто не знает правды, понимаешь? Слышали, будто он это сам говорил. Хотя это могло быть просто хвастовством. Или просто чтоб напугать нас.
— Так что он говорил?
Управляющий побледнел:
— Он говорит, что он — убийца.
— Убийца! И кого же он убил?
— Мне кажется, он имеет в виду того нумидийца, которого несколько лет назад зарезали на Римском Форуме.
— Чудеса, да и только! — молвила Аврелия и ушла посмотреть, чем заняты ее дети.
— Ее, наверное, как-то по-другому делали, — только и сказал Евтих Кардиксе.
Огромная галльская служанка протянула ручищу и придавила плечо красавчика управляющего, как кошка прижимает лапой хвост мыши.
— Действительно, делали ее по-другому, — произнесла она, дружески тряхнув Евтиха. — Поэтому мы все должны присматривать за ней.
Вскоре после этого Гай Юлий Цезарь прибыл домой из Италийской Галлии с донесением Мария из Верцелл. Он просто постучал в дверь, и управляющий впустил его, помог внести вещи. И Цезарь отправился искать жену.
Аврелия была в дворовом саду — надевала на зреющие гроздья винограда маленькие кисейные мешочки. Услышав за спиной шаги, она даже не обернулась.
— Никогда бы не подумала, что в Субуре так много птиц, — проговорила она, не оборачиваясь. — Но в этом году я намерена поесть винограда. Посмотрю, помогут ли эти мешочки.
— Я тоже очень хочу попробовать винограда, — сказал Цезарь. Она резко обернулась, мешочки посыпались на землю.
— Гай Юлий!
Он протянул к ней руки. Она упала в его объятия. Никогда поцелуй не был таким нежным. А потом еще, еще, еще… Гром аплодисментов вернул их к действительности. Цезарь взглянул наверх, увидел, что на балконы высыпали все жильцы, и помахал им рукой.
— Большая победа! — крикнул он. — Гай Марий уничтожил германцев! Рим не должен больше их бояться!
Оставив жильцов радоваться и распространять новость по всей Субуре, прежде чем узнает об этом Сенат и народ Рима, Цезарь обнял Аврелию за плечи и прошел с ней в узкий коридор между гостиной и кухней. Кругом все было аккуратно, чисто, изящно и недорого отделано. Повсюду вазы с цветами. «Аврелия — прекрасная хозяйка», — удивленно думал Цезарь.
— Мне немедленно надо увидеть Марка Эмилия Скавра. Но я не собирался идти в его дом, пока не посещу свой. До чего хорошо дома!
— Это замечательно, — сказала она, дрожа всем телом.
— Будет еще чудеснее ночью, жена, когда мы начнем делать нашего первого мальчика! — сказал он, снова целуя ее. — О, как же я тосковал по тебе! Воистину, ни одна женщина с тобой не сравнится. А ванну можно принять?
— Я видела, как Кардикса побежала туда минуту назад, так что ванна уже наполняется. — Аврелия, вздохнув от удовольствия, прильнула к его груди.
— И как это тебе не тяжело следить за домом, воспитывать наших девочек и вообще присматривать за всем этим местом? Я знаю, ты всегда говоришь мне, что агенты берут слишком большие комиссионные, но…
— Ничего, Гай Юлий! Этот дом в полном порядке, а наши жильцы лучше всех, — твердо сказала она. — Я даже справилась с небольшой трудностью — таверной на перекрестке. Теперь это очень спокойное и чистое место. — Она засмеялась, радуясь тому, что так легко упомянула об этом. — Ты не представляешь, как все стараются помочь, как сразу хорошо себя ведут, едва узнают, что я — свояченица Гая Мария!
— Сколько цветов! — заметил Цезарь.
— Правда, красивые? Я получаю их через каждые четыре-пять дней.
Он прижал ее к себе:
— Так у меня появился соперник?
— Не думаю, что тебя это будет беспокоить, когда ты познакомишься с ним. Его зовут Луций Декумий. Он — убийца.
— Кто?!
— Нет, любимый, я шучу, — успокоила она его. — Это он говорит, будто он убийца. Подозреваю — для поддержания своей власти над братьями. Он смотритель общины.
— Где он достает цветы?
Она тихо засмеялась:
— Дареному коню в зубы не смотрят. В Субуре все по-другому.
Публий Рутилий Руф информировал Гая Мария о событиях в Риме, произошедших сразу после того, как Цезарь доставил сообщение о победе.
В здешнем воздухе чувствуется что-то отвратительное, главным образом из-за того, что тебе удалось уничтожить германцев, а народ Рима настолько тебе благодарен, что, выставь ты снова свою кандидатуру на должность консула, тебя бы вновь избрали. Но у всех высокородных на устах слово «Диктатор», и граждане первого класса уже начинают вторить им. Я, конечно, знаю, что у тебя в клиентах ходят много влиятельных всадников и есть друзья среди граждан первого класса. Но ты должен понять: политическая структура Рима и все его традиции предназначены для того, чтобы подавлять желающих возвыситься над людьми высшего общества. Единственный допустимый Первый — это первый среди равных. После пяти сроков консульства, когда три из них были получены в твое отсутствие, становится слишком понятно, что ты возвышаешься над твоей так называемой ровней. Скавр, конечно, возмущается, но с ним-то ты договоришься, если потребуется. Нет, настоящее дерьмо на дне праздничного пунша — наш с тобой друг Свинка, умело поддерживаемый своим сынком-заикой Поросенком.
Как только ты двинулся на восток от Альп, чтобы соединиться с Катулом Цезарем в Италийской Галлии, Свинка и его Поросенок задались целью раздуть вклад Катула Цезаря в кампанию против кимбров выше всех разумных пределов. Так что когда пришла весть о победе под Верцеллами и Палата собралась в храме Веллоны, было уже много желающих послушать, что скажет Свинка.
Говоря коротко, он предложил отметить лишь два триумфа: твой — за Аквы Сестиевы и Катула Цезаря — за Верцеллы! Тот факт, что в сражении при Верцеллах главнокомандующим был ты, а не Катул Цезарь, совершенно игнорируется! Его аргумент — чисто юридический: участие принимали две армии, одна под командованием консула, то есть тебя, а другая — под командованием проконсула, то есть Катула Цезаря. Количество трофеев, сказал Свинка, к сожалению, невелико. Недостаточно, чтобы праздновать три триумфа. Поэтому, поскольку ты еще не отмечал свой триумф за Аквы Сестиевы, ты можешь это сделать сейчас, а Катул Цезарь отметит Верцелльский триумф.
Второй триумф за то же сражение, положенный тебе, был бы излишеством.
Луций Апулей Сатурнин вскочил и начал было возражать, но его заглушили криками, поскольку в этом году он не занимает государственных постов и, следовательно, не может заставить уважаемых сенаторов уделить ему внимание. В результате Палата проголосовала за два триумфа. Твой — только за Аквы Сестиевы, прошлогоднее сражение, поэтому менее важное. А Верцеллы — сражение нынешнего года и
