своего гарема! Он устал без выжженных солнцем нумидийских равнин. Пора возвращаться! Самое время вернуться, чтобы собрать и привести в боевую готовность армию. Римляне все равно не отстанут.
Он прошелся вдоль колоннады, опоясывающей огромный перистиль, затем увлек за собой Бомилькара к фонтану, звучно разбрасывающему струи:
— Ни одна живая душа не должна нас услышать.
Бомилькар слушал с напряженным вниманием.
— Массива должен уйти из мира живых.
— Здесь? В Риме?
— Да. В ближайшие семь дней. Если Массива доживет до собрания, я ничего не успею. Но если не доживет…
— Я сам убью его в таком случае, — заявил Бомилькар решительно.
— Нет, нет. Убийца должен быть из римлян, — решительно возразил Югурта. — Твоя забота — отыскать такого убийцу.
— Но, мой царь, я не знаю и не понимаю этой страны, — признался Бомилькар. — Как я найду нужного человека? Здесь никому невозможно верить.
— Попроси своих агентов. Наверняка найдется хоть один, кому ты веришь.
Бомилькар задумался на мгновение, дернул себя за короткую бородку.
— Агеласт, — произнес он. — Марк Сервилий Агеласт. Человек, Который Никогда Не Улыбается. Его отец — римлянин, и сам он родился здесь, но в груди его бьется сердце матери-нумидийки. Он поможет нам.
— Иди и сделай, — молвил Югурта совершенно по-римски и ушел в глубину сада.
— Здесь? В Риме? — озадаченно переспросил Агеласт.
— И быстро. Не позднее чем через неделю. Как только Сенат проголосует за Массиву, в Нумидии начнется гражданская война. Югурте не позволят уехать, ты же понимаешь. Даже если он захочет, гетулы не допустят этого…
— Что за странная идея — искать в Риме наемного убийцу?
— Это твоя забота, дружок, — сказал царский вельможа. — Не найдешь — сделай это сам.
— Я не смогу, — буркнул Агеласт.
— Да что ты говоришь! В таком большом городе обязательно найдется человек, способный убить за хорошее вознаграждение.
— Конечно, это так. Например, половина здешних бедняков. Но я не вхож в их общество. Я не умею с ними общаться. Не могу же я подойти к первому попавшемуся оборванцу, позвенеть у него под носом золотом и попросить прирезать нумидийского царевича.
— Почему?
— Потому что ему куда проще выдать меня городскому претору, вот почему.
— А ты сразу не плати. Покажи золото, для начала. Заплатишь потом, — посоветовал Бомилькар. — Здесь все имеет свою цену, все можно купить.
— Может быть, ты и прав, — задумчиво произнес Агеласт. — Что касается меня, то я не готов проверить твою теорию на практике.
И переубедить его оказалось невозможно.
Все говорили, что Субура — это настоящая клоака Рима, поэтому Бомилькар, одетый как можно менее приметно, направился в Субуру. Ни один раб его не сопровождал. Как всякого именитого гостя, его, конечно, предупредили, чтобы он никогда не ходил в долину северо-восточнее Римского Форума. Теперь он понял почему. Не потому, что аллеи Субуры были уже аллей Палатина, а здания здесь были такими же высокими, как на Виминале и верхнем Эсквилине.
Нет. Что с первого же взгляда отличало Субуру — это люди. Их было куда больше, чем когда-либо видел Бомилькар. Люди — повсюду. Они высовывались из тысячи окон, визгливо крича что-то друг другу. Они протискивались сквозь запрудившую тротуары толпу. Движение здесь было медленным, словно по улице ползла громадная змея. Эти люди вели себя грубо и агрессивно. Они плевали, мочились, освобождали кишечник, где только находили свободное место. Они были способны мгновенно затеять драку с любым, кто посмотрит на них косо.
Везде жуткая грязь, повсюду потрясающая вонь. Перемещаясь из цивилизованного Аргилета в Субурский коридор, как называлась центральная улица Субуры, Бомилькар был не в состоянии различить что-либо, кроме вони и грязи. Сквозь обшарпанные стены зданий нечистота просачивалась ручьями, как будто кирпичи и дерево, из которых были сложены здешние дома, лепились друг к другу грязью. Для чего было в прошлом году прилагать нечеловеческие усилия, спасая эти кварталы от огня? Бомилькар не переставал удивляться этому. Лучше бы здесь все выгорело дотла. Никто и ничто в Субуре не заслуживает спасения!
Углубляясь все дальше, он внимательно следил, как бы не сбиться с Большой Субуры — так теперь называлось продолжение главной улицы. Если его занесет в какой-нибудь боковой проулок, он никогда уже не найдет отсюда выхода. Отвращение постепенно сменялось удивлением. Нумидиец увидел оживленных, довольных и непонятно почему веселых жителей.
Он услышал речь — смесь латинского и греческого, арамейского. Жаргон, который, наверное, не понял бы никто, кроме здешних обитателей. Сколько Бомилькар ни ходил прежде по Риму, нигде он не слышал такого говора.
Повсюду имелись лавчонки и маленькие закусочные, распространяющие острый запах, где, вероятно, шла бойкая торговля. Наверное, у людей в Субуре водились деньги. Пекарни, мясная кулинария, харчевни, где можно глотнуть винца, забавные крохотные лавчонки, торгующие всем на свете (как показалось Бомилькару, когда он мельком заглянул в полумрак одной из них) — от кусков бечевы до кухонных горшков, ламп и сальных свечей. Однако выгоднее всего было торговать продуктами.
Имелись тут и мастерские. Пришелец слышал грохот прессов, жужжание шлифовальных колес, перестук ткацких станков. Все эти шумы исходили из узких дверных проемов или же из боковых аллей и безнадежно смешивались с гамом сдаваемых в аренду многоэтажных домов. Как можно было здесь выжить?
Даже маленькие площади на главных перекрестках были заполнены народом. Бомилькар поразился: как им удается купаться в фонтанах да еще и унести домой кувшины с водой?
Цирта — большой город, которым нумидиец необычайно гордился, — по сравнению с Римом выглядела просто большой деревней. Бомилькар вынужден был признать это. Даже многолюдной Александрии, подозревал он, далеко до людского муравейника Субуры.
Все происходило здесь внезапно — перед Бомилькаром развертывались, как в театре, целые сценки. Вот мужчина стегает нагруженного осла, женщина лупит капризничающего ребенка. Повсюду бурная — пожалуй, даже слишком бурная — жизнедеятельность. Но тусклые помещения таверн на перекрестках были оазисами относительного покоя.
Крупный мужчина в расцвете сил, Бомилькар наконец решился — он зайдет в одну из них. Наверное, ничего более подходящего ему не найти. В конце концов, он пришел в Субуру отыскать римлянина-убийцу. Следовательно, требуется найти такое место, где он может завести разговор с кем-нибудь из местных.
С Большой Субуры он свернул на улицу Патрициев, ведущую на холм Виминал, и увидел таверну на углу открытого треугольного пространства. Там улица Патрициев переходила в Малую Субуру. Судя по размеру алтаря и фонтану, это был очень важный перекресток. Наклонив голову, чтобы не удариться о низкую притолоку, нумидиец переступил порог таверны. Все лица — а их было не меньше пятидесяти — повернулись к нему и словно окаменели. Шум мгновенно стих.
— Прошу прощения, — произнес Бомилькар, стараясь казаться спокойным. Он быстро искал глазами вожака. Ага! Вон там, в дальнем левом углу! Когда первый шок от появления темнокожего незнакомца прошел, именно в этот угол полетели вопрошающие взгляды. Судя по лицу, вожак был римлянином, не греком. Мужчина небольшого роста, лет тридцати пяти. Бомилькар обернулся, посмотрел прямо на него. Заговорил, сожалея о том, что приходится прибегать к греческому. С римлянином нумидиец предпочел бы общаться на латыни, но, к сожалению, говорил на этом языке недостаточно бегло. — Прошу прощения, —
