ГОД ПЕРВЫЙ (110 Г. ДО Р. X.)
КОНСУЛЬСТВО МАРКА МИНУЦИЯ РУФА И СПУРИЯ ПОСТУМИЯ АЛЬБИНА
Гай Юлий Цезарь не был приверженцем ни одного из новоизбранных консулов. Он и его сыновья просто присоединились к процессии, сопровождавшей старшего консула, Марка Минуция Руфа, когда колонна поравнялась с дверями их дома.
Оба консула жили на Палатине, причем младший — Спурий Постумий Альбин — в более престижном квартале. Из-за этого он и залез в долги. Об этом толковали в Риме — без особого, впрочем, удивления. Место консула — дорогая вещь.
Денежные долги — неизменные спутники человека, поднимающегося по политической лестнице. Но Гая Юлия Цезаря они не беспокоили. Да и его сыновья навряд ли станут об этом тревожиться.
Да, предок их Юлий воссел четыреста лет назад на консульское — из слоновой кости — курульное кресло. Да, всего четыреста лет назад у их семьи достало для этого денег. Могущество и величие Юлия- предка покрывало его потомков, словно тень. И в этой тени Юлии-потомки жили беспечно, не пополняя фамильной казны и беднея из поколения в поколение. Стать консулом? Невозможно… Претором? Нет средств. Теперь для Юлиев — лишь скромные сенаторские скамьи. Для Юлиев, в чьей семье была и ветвь Цезарей — называли их так за пышные густые волосы…
Поэтому тога, уложенная слугой в изящные складки на левом плече и обернутая вокруг туловища Гая Юлия, — обычного белого цвета. Как и подобает человеку, который не добивается высоких должностей, не жаждет сидеть в кресле слоновой кости. Только обувь темно-красной кожи, железное кольцо сенатора на пальце да широкая пурпурная кайма на правом плече по краю туники — вот и все, что отличало его наряд от одежды сыновей.
Секст и Гай, сыновья, — в туниках с тонкой пурпурной полоской, что приличествует юношам из сословия всадников. Простые сандалии и перстни с печатками.
Солнце еще не взошло, а день уже начался — с краткой молитвы и подношения на алтаре в атрии хлебцев соленых богам. Позже раб у дверей возвестил, что видит огни, потоком плывущие вниз с вершины холма.
Был шепотком упомянут и Янус Патульций, бог, разрешающий без опаски держать открытыми двери. Отец с сыновьями вышли на узкую мостовую и здесь разошлись. Юноши — в голову процессии, где перед новым старшим консулом ступали шеренги всадников. Гай Юлий Цезарь выждал, когда Марк Минуций Руф прошествует мимо, окруженный ликторами. Следом шли сенаторы, и он примкнул к ним.
Марсия затворила дверь, заручившись поддержкой Януса Клюзивия, что позволяет замыкаться дверным засовам. Сонных рабов разогнала — есть у них и другие обязанности, кроме как торчать в передней.
Мужчины ушли, теперь она может устроить свое собственное шествие. Но где ее дочери? Ответом заливистый смех донесся из маленькой залы, которую девочки называли своим владением. Там завтракали они хлебом и медом. Как они были хороши!
Девочки в семье Юлиев были, по общему мнению, настоящим сокровищем, ибо обладали они особым даром — любого мужчину могли сделать счастливым. Обе младшие Юлии обещали соблюсти семейную традицию.
Юлии-старшей — просто Юлии — едва восемнадцать минуло. Высока, стройна, горда. Глаза — серые, волосы — как потемневшая бронза, стянуты на затылке узлом. Взирала она на мир с достоинством, но не заносчиво. Спокойна и умна была Юлия-старшая.
Меньшая Юлия — или Юлилла, шестнадцати с половиной лет, — последний ребенок в семье. Родилась неожиданной и лишней. Но чуть подросла — и все полюбили ее, за ласковость, нежную игривость и веселый, беспечный нрав. Вся она излучала янтарный теплый свет. Кожа, волосы, глаза — все, казалось, источало нежный аромат меда. Это она смеялась сейчас.
— Готовы ли вы? — спросила мать.
Дочери сунули в рот остатки липового сладкого хлеба, быстро обмакнули пальцы в чашу с водой и, обтерев их, направились следом за матерью.
«Холодно сегодня», — сказав так, Марсия протянула дочерям теплые шерстяные плащи. Тяжелы они были и сковывали движения. Девушки разочарованно — протестовать бесполезно — позволили укутать себя. Сразу стали похожи на бабочек в коконах, только лишь лица открыты. Марсия вывела из дому свой небольшой отряд из дочерей и рабов.
Небогатый Юлиев дом находился в нижней части Палатина, на Гермале. В наследство достался он младшему сыну — Гаю от Секста, отца его. Также и пять сотен югеров земли меж Бовиллами и Арицией, что позволяло Гаю и его семье занять место в сенате.
Отец, Секст, породил подряд двух сыновей и попытался оказать поддержку обоим. Тут была и сентиментальность племенного производителя — жаль было оставлять младшего ни с чем. Поэтому семейное достояние было разделено между старшим сыном Секстом и младшим — Гаем. Надеялся он, что оба сына поднимутся по cursus honorum: один станет претором, другой — консулом.
Сын Секст не был столь сентиментальным, как Секст-отец. Еще чего! Со своею женой Попиллией он родил трех парней — вот нестерпимая обуза для простой сенаторской семьи! Вызвав в себе необходимую твердость, он отделил от себя старшего своего сына и отдал его в усыновление бездетному Квинту Лутацию Катулу. Старый Катул, фантастически богатый человек, был рад столь удачному приобретению, за большие деньги купил он ребенка — юного патриция, умного и весьма приятного на вид.
На эти большие деньги Секст приобрел земли в городе и за городом. Теперь его сыновья (те, что остались) обеспечены неплохо и даже имеют возможность — коль скоро Фортуна явит им благосклонность — стать большими людьми в магистрате.
Предприимчивый Секст единственный избежал фамильного несчастья Юлиев Цезарей. А несчастье это заключалось в том, что слишком много наследников рождалось у них. Но не могли Юлии отдавать сыновей в усыновление и проследить, чтобы оставшиеся дети вступали в выгодные браки. И дробилось семейное достояние, оскудевало из поколения в поколение — а ведь были еще и дочери, нуждающиеся в приданом… Из поколения в поколение Юлии расточали богатство — в прошлом весьма внушительное.
Муж Марсии был истинным Юлием Цезарем, гордившимся сыновьями и любившим дочерей своих больше, чем подобает римлянину. Однако придется ему старшего сына отдать в усыновление, дочерей просватать за богатых людей, а младшему найти богатую невесту. Только деньги могут помочь сделать политическую карьеру. А честь патриция давно уже превратилась в помеху…
Неприветлив был первый день нового года. Сеял изморосью холодный ветер, скользил под ногами мокрый булыжник мостовой. Смердели в канавах раскисшие отбросы. Тучи сделали мучительно долгим и без того поздний рассвет. В первый этот римский праздник простой люд предпочел оставаться за закрытыми дверями. На своих соломенных матрасах они играли в вечную игру — «потремся друг об друга».
Случись сегодня хорошая погода — и переполнены были бы улицы. Народ, любопытствуя, перетекал бы с места на место. Что делается на Капитолии? Что творится в Форуме? И рабам Марсии пришлось бы расталкивать зевак перед хозяйками.
Дом Гая Юлия стоял на аллее, что обрывалась у кливуса Победы, в двух шагах от Порты Ромуланы — старинных ворот в древних стенах Палатина, сложенных самим Ромулом. Шесть прошедших веков сильно все изменили: столетия покрыли каменные плиты мхом и инициалами путешественников. От кливуса направо и вверх — наивысшее место в Гермале, небольшой пустырь, откуда вся панорама Форума открыта для взора. Женщинам понадобилось всего пять минут, чтобы дойти до него. Двенадцать лет назад тут стоял дом, один из прекраснейших в Риме, — дом Флакков. Ныне разве что случайный камень в траве мог напомнить о былом.
Рабы расставили складные стулья, и Марсия с дочерьми смогли с удобством обозревать и Форум, и Капитолий, и склоны Субуры, кишащие возбужденными людьми. А вдали, к северу, — подступающие к городу холмы.
— Вы слыхали? — спросила Цецилия, жена банкира Тита Помпония, живущая по соседству с
