— Женщины! Я их ненавижу!
На столе стоял кувшин с вином и несколько чаш. Они сели. Сулла извлек из матерчатого пояса толстый кошелек. Пока Геркулес Атлант наливал две чаши вина, Сулла развязал туго затянутый кошелек и ловко спрятал в ладони бумажный пакетик, который вынул оттуда же. На стол каскадом посыпались блестящие серебряные монеты. Три или четыре покатились по столу и со звоном упали на пол.
— Эй! — крикнул Геркулес Атлант, становясь на четвереньки в поисках упавших монет.
Пока он ползал по полу, Сулла развернул пакетик и высыпал белый порошок в чашу, стоящую подальше от него. Пальцем он быстро размешал вино. Наконец Геркулес Атлант поднялся с четверенек и сел.
— Будь здоров! — сказал Сулла, беря чашу, стоящую ближе к нему, и слегка наклонив ее в сторону силача самым дружеским образом.
— Будь здоров — и спасибо за потрясающий вечер! — отозвался Геркулес Атлант, запрокинул голову и залпом осушил чашу. После этого он налил себе еще вина и выпил, не переводя духа.
Сулла встал, подвинул свою чашу под руку силача, другую у него забрал и спрятал в складках туники.
— На память, — сказал он. — Спокойной ночи.
И спокойно вышел.
Дом спал, открытая бетонная дорожка вокруг центрального двора, огороженного, чтобы мусор не попадал в небольшой родничок, была пустынна. Быстро и бесшумно Сулла пробежал три пролета лестницы и незамеченным выскочил на улицу. Выбросил похищенную чашу в сточную канаву. Услышал всплеск далеко внизу. Бросил вслед чаше бумажку. Возле родника Ютурны у подножья лестницы Весталок он остановился, погрузил в воду руки по локоть и мыл их, мыл, мыл… Ну вот! Теперь на коже не должно остаться ни крупинки того порошка, который мог пристать, когда он разворачивал пакетик и размешивал в чаше вино…
На пирушку Сулла не вернулся. Он обошел Палатин и направился по Новой дороге в сторону Капенских ворот. Выйдя из города, он пошел в одну из конюшен, где давали напрокат лошадей и экипажи. В немногих римских домах держали мулов и лошадей. Дешевле и проще было нанять.
Конюшня, которую он выбрал, была приличной, пользовалась хорошей репутацией, но вот охраняли ее плохо. Единственный конюх крепко спал на куче соломы. Сулла стукнул его по затылку, чтобы тот спал крепче, и не торопясь осмотрелся в конюшне. Он нашел сильного на вид, дружелюбного мула. Никогда раньше не седлавший мулов, Сулла провозился некоторое время, пока не сообразил, как это делается. Но, видимо, слишком сильно затянул подпругу — мул тяжело задышал. Поэтому Сулла терпеливо подождал, чтобы убедиться, что с ребрами животного все в порядке. Потом вскочил в седло и несильно ткнул мула в бока.
Новичок в верховой езде, Сулла тем не менее не боялся ни лошадей, ни мулов. Четыре выступа — на каждом углу седла — обеспечивали седоку устойчивость, — конечно, если животное не брыкается. В этом отношении мулы покорнее лошадей. Единственную узду, которую ему удалось убедить мула принять, был простой трензель. Мул спокойно жевал его.
Итак, Сулла направил мула по залитой лунным светом Аппиевой дороге, уверенный, что до утра будет уже далеко. Сейчас было около полуночи.
Без привычки поездка верхом утомительна. Одно дело — ехать легким шагом рядом с носилками Клитумны, совсем другое — торопливая тряска по дороге. Ноги, свисающие с боков мула без опоры, вскоре стали невыносимо болеть, ягодицы все время находились в движении, мошонка ощущала малейший толчок. Однако мул оказался довольно резвым, и еще до рассвета Сулла уже достиг Трипонтия.
Далее он свернул с Аппиевой дороги и поехал по бездорожью в сторону побережья. Там также имелось несколько мощеных дорог, пересекающих топи Помптинских болот. Так было короче и менее людно, чем ехать по Аппиевой дороге до Таррацины, а потом поворачивать назад, на север — до Цирцей.
Углубившись миль на десять в лес, Сулла остановился. Земля была сухая и твердая. В воздухе — никаких москитов. Привязав мула на длинную веревку, которую предусмотрительно прихватил в конюшне, Сулла снял седло, лег на него, как на подушку, под сосной и провалился в сон.
Переждав десять часов дневного света, напившись сам и напоив мула в ближайшем ручье, Сулла отправился дальше в путь. Скрытый от случайных глаз накидкой с капюшоном, он держался теперь в седле намного ловчее, чем раньше, несмотря на жуткую боль в позвоночнике и болезненную чувствительность крестца. До сих пор он ничего не ел, но голода не чувствовал. Мул же пощипал травы и был вполне доволен и свеж.
С наступлением сумерек Сулла достиг мыса, на котором стояла вилла Клитумны, и спешился с большим облегчением. Снова снял с мула седло и уздечку, снова привязал его на длинную веревку, чтобы он мог попастись. Но на этот раз оставил его отдыхать в одиночестве.
Сулле по-прежнему везло. Ночь стояла великолепная — тихая и звездная, ни облачка на холодном небосводе цвета индиго. На исходе второго часа ночи далеко на востоке над холмами взошла луна и медленно залила ландшафт своим загадочным светом. Свет этот давал Сулле возможность видеть все, самому оставаясь невидимым. Ощущение собственной неприкосновенности распирало грудь Суллы, гнало прочь усталость и боль, разгоняло холодную кровь и веселило мысли. Он богат, он удачлив. Все идет превосходно, и так будет и дальше. А это означает, что отныне он может жить спокойно в полном благополучии. Он может по-настоящему радоваться.
Когда неожиданно представился случай избавиться от Никополис, у него не было времени, чтобы порадоваться этому. Времени хватило лишь на то, чтобы быстро принять решение и потом терпеливо ждать. Во время путешествия с Метробием исследования открыли ему существование особого ядовитого гриба, совершенно безвредного на вид. Однако Никополис сама выбрала способ ухода из жизни, Сулла лишь выступил в роли катализатора. Это судьба привела ее туда, под то дерево. И его удача. А сегодня он пришел сам. Тщательно все обдумав. И удача снова ему поможет. А страх — чего ему бояться?
Клитумна — там, ожидает обещанного сюрприза в тени сосен. Явных признаков нетерпения еще не проявляет, но уже близко к этому. Однако Сулла не сразу обнаружил свое присутствие. Сначала он убедился, что она никого с собой не привела. Да, она была одна. Даже в пустых конюшнях и комнатах под лоджией — никого.
Он приближался к ней, намеренно шумя, чтобы подготовить ее к встрече. Поэтому, видя, как он появляется из темноты, она уже заранее знала, что это идет он, и протянула к нему руки.
— Все так, как ты говорил! — прошептала она, с тихим смехом уткнувшись ему в грудь. — А сюрприз? Где мой сюрприз?
— Может быть, сначала поцелуй? — спросил он. Его зубы казались белее кожи — таким странным был лунный свет, такими фантастическими были его чары.
Изголодавшаяся Клитумна жадно подставила ему губы. Она стояла, прильнув к его лицу, привстав на цыпочки, когда он сломал ей шею. Это оказалось так просто. Хруст… Наверное, она так и не осознала случившегося. Когда одной рукой придерживая ее, другой он резко откинул назад ее голову, в ее глазах не отразилось испуга. Движение было мгновенным, как удар. Легким. Лишь хруст. Резкий, отчетливый звук. Он отпустил ее, ожидая, что сейчас она сразу рухнет на землю, но она, наоборот, даже чуть привстала на пальцах и начала танцевать для него. Подбоченясь, с откинутой назад головой, она быстро перебирала ногами, потом завертелась, быстрее, быстрее… и — упала бесформенной массой, безобразной, неуклюжей. Сулла почувствовал едкий запах мочи, а потом еще более тяжелый запах кала.
Он не закричал, не отскочил. Его это неимоверно радовало. Пока она танцевала перед ним, он смотрел как завороженный, а когда она повалилась, долго еще с омерзением глядел на нее.
— Да, Клитумна, умерла ты не как знатная женщина, — только и сказал он.
Надо было ее поднять, даже рискуя перепачкаться и потом смердеть. Тело нельзя тащить волоком, на траве не должно быть никаких следов. Для этого Сулле и требовалась светлая ночь. Поэтому он поднял женщину со всеми ее экскрементами и немного пронес к вершине утеса, плотно обмотав тело подолом, чтобы на траве не осталось фекалий.
Он заранее определил подходящее место и отметил его белым камнем еще несколько дней назад, когда привозил Клитумну на виллу. Мышцы его напряглись. Наконец-то он навсегда избавится от нее.
Он сбросил Клитумну с утеса. Она полетела вниз, как призрачная птица, и распласталась внизу
