После того как сдалась Вага, царь позаботился о том, чтобы ни денег, ни сокровищ не оставалось ни в одном из городов, расположенных вдоль маршрута движения римских войск. Все было перевезено в такие крепости, как Капса и Зама, отдаленные, труднодоступные, построенные на вершинах неприступных скал и окруженные фанатически преданными гетулами. Впрочем, Вага не задержалась в победном списке римлян. Югурта опять подкупил римлянина, начальника гарнизона Турпиллия. Друга Метелла! Ха!
Однако что-то изменилось. По мере того как зимние дожди шли на убыль, Югурта все более убеждался в этом. Его тревожило то, что он не мог понять сути этой перемены. Двор его находился в постоянном движении. Югурта то и дело переезжал из одной цитадели в другую, распределив по ним своих жен и наложниц, так что, куда бы он ни приехал, везде его встречали любовь и ласка. И все же что-то было не так. Не в расположении войск, не в его армиях, не в хозяйственных частях. Не в преданных ему многочисленных городах, районах и племенах. То, что он чувствовал, было чуть сильнее неприятного запаха. Судорога, звенящее ощущение опасности, исходящей от кого-то, кто был совсем рядом. Но Югурта никогда не связывал свое предчувствие с Бомилькаром. С отказом Югурты назначить сводного брата регентом.
— Это при дворе… — сказал он Бомилькару, когда они в конце марта ехали из Капсы в Цирту впереди огромного каравана кавалерии и пехоты.
Бомилькар повернул голову и посмотрел своему сводному брату прямо в глаза:
— При дворе?
— Что-то затевается, брат. Посеяно и взращивается этим противным маленьким дерьмом Гаудой, готов поспорить, — сказал Югурта.
— Ты имеешь в виду дворцовый переворот?
— Я не знаю, что имею в виду. Просто что-то не так. Я чувствую это кожей.
— Убийца?
— Может быть. Честно, не знаю, Бомилькар! Глаза мои смотрят одновременно во все стороны, уши словно вращаются, и только нос мой учуял что-то нехорошее. А ты? Ты чувствуешь что-нибудь? — спросил он, полностью уверенный в Бомилькаре, его братской любви, в ответственности и верности.
— Должен признаться — ничего, — сказал Бомилькар.
Трижды Бомилькар пытался заманить в ловушку ни о чем не подозревающего Югурту. И все три раза Югурте удавалось избежать ее. Он по-прежнему не подозревал своего сводного брата.
— Они становятся слишком умными, — сказал Югурта после третьего раза. — Это работа Гая Мария или Публия Рутилия, но не Метелла. В моем лагере предатель, Бомилькар.
Бомилькару удалось сохранить невозмутимый вид.
— Допустим. Но кто посмеет?
— Не знаю. — Лицо Югурты исказилось. — Однако будь уверен, рано или поздно я узнаю.
В конце апреля Метелл напал на Нумидию. Рутилий Руф убеждал его атаковать сначала более доступную цель, чем столица, — Цирту. Но вместо этого римские войска направились в сторону Фалы, и Метелл сделал четвертую попытку захватить царя Югурту. Но поскольку не в обычае Метелла было молниеносным штурмом захватывать города, как того требовали правила ведения войн, Югурте снова удалось бежать. Атака превратилась в осаду. Через месяц Фала была взята. К большому удивлению Метелла, там были захвачены огромные сокровища. Югурта привез их в Фалу с собой и вынужден был бросить, когда бежал.
В июне Метелл направил войска в Цирту, где его ждал еще один сюрприз. Нумидийская столица сдалась без боя, поскольку значительное количество италийских и римских дельцов вели в городе проримскую политику. Кроме этого, в Цирте Югурту не любили. Впрочем, и он не жаловал этот город.
Погода стояла жаркая и сухая, обычная для сезона. Югурта был недосягаем для римской разведки — он ушел на юг, сперва к шатрам гетулов, потом в Капсу, родной город своей матери. Небольшая, но мощно укрепленная горная цитадель в самой отдаленной части Гетулии, Капса была излюбленным местом Югурты. Здесь жила его мать с тех пор, как умер ее муж, отец Бомилькара. И здесь же Югурта хранил основную часть своего богатства.
Именно сюда в июне люди Югурты доставили Набдалсу, которого схватили, когда он покидал занятую римлянами Цирту. Его изловили уже после того, как шпионы Югурты в командовании римлян наконец получили доказательства предательства Набдалсы. Теперь они имели право сообщить об этом Югурте.
Известный как человек Гауды, Набдалса тем не менее пользовался правом свободно перемещаться по всей Нумидии. Он приходился царскому дому дальним родственником по линии Масиниссы. Его терпели и считали безвредным.
— Но теперь у меня есть доказательства, что ты активно сотрудничал с римлянами, — сказал Югурта. — Если новость меня и огорчает, то главным образом потому, что ты допустил глупость, связавшись с Метеллом, а не с Гаем Марием. — Он внимательно смотрел на Набдалсу, закованного в железо. На теле пленника остались следы от грубого обращения. — Конечно, ты не один в этом замешан, — задумчиво проговорил царь. — Кто из моих приближенных помогал тебе?
Набдалса не ответил.
— Пытайте, — равнодушно приказал Югурта.
Пытка в Нумидии была не очень изощренной, хотя, как и все восточные правители, Югурта пользовался подземными тюрьмами и длительным заключением. Набдалсу бросили в одну из подземных тюрем, вырытых в основании скалы, на которой стояла Капса. В нее входили через лабиринт туннелей, ведущих из дворца. И там бесчеловечно жестокие солдаты с природными задатками пытошников обрабатывали узников.
Вскоре стало ясно, почему Набдалса решил служить этому низкому человеку — Гауде. Он заговорил. Только и потребовалось, что вырвать у него зубы и ногти на правой руке. Позванный выслушать его признания, ничего не подозревающий Югурта взял с собой Бомилькара.
Зная, что никогда уже не выберется из подземного мира, куда сейчас войдет, Бомилькар долго смотрел на бесконечные просторы синего неба, вдыхал сладкий воздух пустыни, тыльной стороной ладони гладил шелковистые листья цветущего куста. И старался унести воспоминания с собой в ждущую его темноту.
В плохо проветриваемом помещении стояла ужасная вонь. Экскременты, рвотные массы, пот, кровь, тухлая вода и отмершая плоть слагали миазмы Тартара. Атмосфера, которой человек не мог дышать, не испытывая животного страха. Даже Югурта, войдя в камеру, вздрогнул.
Допрос проходил с большим трудом, потому что десны Набдалсы продолжали сильно кровоточить, а сломанный нос не позволял остановить кровотечение с помощью тампонов. «Глупость, — подумал Югурта, испытывая ужас при виде Набдалсы, — эти безмозглые животные должны были оставить в порядке то, с помощью чего он должен говорить!»
Впрочем, Набдалса все-таки промолвил одно очень важное слово в ответ на третий вопрос Югурты, и это слово нетрудно было понять даже сквозь булькающую кровь:
— Бомилькар.
— Оставьте нас, — приказал царь своим палачам, но благоразумно приказал им забрать у Бомилькара кинжал.
Оставшись наедине с царем и с Набдалсой, который оставался в полубессознательном состоянии, Бомилькар вздохнул:
— Я об одном сожалею: это убьет нашу мать.
При данных обстоятельствах это было самое умное, что он мог сказать. Искренние слова Бомилькара избавили его от медленной мучительной смерти, которую уготовил ему сводный брат.
— Почему? — спросил Югурта.
Бомилькар пожал плечами:
— Когда я вырос достаточно, чтобы взвешивать свои годы, брат, я понял, как ты дурачил меня. Ты обращался со мной как с ручной обезьянкой.
— А чего ты хотел? — спросил Югурта.
— Услышать, как перед всем миром ты называешь меня братом.
Югурта с неподдельным удивлением посмотрел на него.
— И возвысить тебя выше твоего положения? Мой дорогой Бомилькар, значение имеет отец, а не
