— Нет, ты не уедешь, — заявил Метелл. — Ты записался добровольцем как мой старший легат с полномочиями пропретора. На срок, пока я — губернатор провинции. Мой срок продлили. А это значит, что и твой продлен.
— Ты можешь отпустить меня.
— Если захочу. А я не хочу, — сказал Метелл. — По правде сказать, Гай Марий, будь моя воля, я похоронил бы тебя здесь, в провинциях, до конца дней твоих.
— Не делай мне гадостей, Квинт Цецилий, — дружески посоветовал Марий.
— Не делать тебе чего? О, Гай Марий, пошел-ка вон отсюда! Ступай и займись чем-нибудь полезным… Перестань мешать мне! — Метелл заметил, что сын смотрит на него, и подмигнул ему, словно заговорщик.
— Я настаиваю, чтобы ты отпустил меня с военной службы, тогда осенью я смогу выставить свою кандидатуру в консулы.
Осмелевший при виде отца, который уже опомнился и снова напустил на себя надменный вид превосходства, Поросенок захихикал. Это раззадорило его отца.
— Вот что я скажу тебе, Гай Марий, — сказал Свинка, улыбаясь. — Тебе уже почти пятьдесят лет. Моему сыну двадцать. Вы будете баллотироваться в консулы одновременно. К тому времени тебе предстоит получиться кое-чему, чтобы пройти экзамен на звание консула! Хотя я уверен, что мой сын с удовольствием тебя поднатаскает.
Молодой Метелл расхохотался.
Марий посмотрел на обоих из-под щетинистых бровей. Выражение его орлиного лица стало еще более гордым и надменным, чем у обоих Метеллов.
— Я буду консулом, — сказал он. — Будь уверен, Квинт Цецилий, я буду консулом — и не один раз, а целых семь.
И он вышел из кабинета, а двое Метеллов смотрели ему вслед с недоумением и страхом и удивлялись, почему их не рассмешило это нелепое заявление.
На следующий день Марий вернулся в Старый Карфаген и попросил аудиенции у Гауды- царевича.
Допущенный к претенденту на престол, он опустился на одно колено и поцеловал холодную, влажную и вялую руку.
— Встань, Гай Марий! — воскликнул Гауда, очарованный видом этого великолепного человека, оказывающего ему почести таким восхитительным образом.
Марий стал подниматься, но потом снова опустился — уже на оба колена и протянул руки.
— О царевич! — обратился он. — Я недостоин стоять в твоем присутствии, ибо я перед тобой — в качестве самого смиренного просителя.
— Встань, встань! — пронзительно закричал Гауда, еще более довольный. — Я не буду тебя слушать, пока ты на коленях! Вот, садись рядом со мной и расскажи, чего ты хочешь.
Кресло, на которое указал Гауда, стояло действительно рядом с троном царевича, но на ступеньку ниже. Низко поклонившись креслу, Марий пристроился на краешек, словно ему было страшно сесть поудобнее в присутствии столь блистательной особы.
— Когда ты выразил желание стать моим клиентом, царевич Гауда, я согласился, считая это за честь для себя. Ибо чувствовал, что смогу похлопотать за тебя в Риме. Я хотел осенью выставить свою кандидатуру в консулы. — Марий помолчал, глубоко вздохнул. — Но, увы, этому не бывать! Квинт Цецилий Метелл остается в Африке, срок его губернаторства продлен. А я как его легат не могу покинуть службу без его дозволения. Когда я сказал ему, что хочу баллотироваться, он отказался отпустить меня даже на день раньше себя.
Царственный отпрыск нумидийского дома вспыхнул гневом избалованного инвалида. Он очень хорошо помнил, как Метелл и не подумал встать при его появлении, не пожелал низко поклониться, не разрешил царевичу сидеть на троне в присутствии губернатора, как отказался дать ему римлян для эскорта.
— Но это выше всякого понимания, Гай Марий! — воскликнул он. — Как же нам заставить его изменить свое решение?
— О, я преклоняюсь перед твоим умом, твоим пониманием ситуации! — воскликнул Марий. — Это именно то, что нам надлежит сделать, — заставить его передумать. — Он помолчал. — Я знаю, что ты собираешься предложить. Однако, возможно, будет лучше, если мысль изложу я, а не ты, потому что это грязное дело. Я умоляю тебя: позволь мне говорить!
— Говори! — важно разрешил Гауда.
— О царевич, Рим, Сенат и даже народ за время двух собраний должны быть завалены письмами! Письмами от тебя и от каждого горожанина, селянина, земледельца, купца и менялы во всей Африканской провинции! Письмами, в которых Рим извещают о том, насколько неэффективно, некомпетентно Квинт Цецилий Метелл ведет войну против Югурты. Пусть Рим узнает, что теми успехами, которым мы радовались, мы обязаны Гаю Марию, а не Квинту Цецилию Метеллу. Тысячи писем, царевич! Пусть их пишут снова и снова, пока Квинт Цецилий Метелл не смягчится и не отпустит меня в Рим, где я мог бы стать консулом!
Гауда блаженно заржал.
— Разве не поразительно, Гай Марий, что мы с тобой мыслим одинаково? Письма — это именно то, что я собирался предложить!
— Как я уже сказал, я знал это, — сказал Марий. — Но возможно ли это осуществить?
— Конечно, это возможно! — заверил Гауда. — Нужно только время, влияние и деньги. Я думаю, Гай Марий, что у нас с тобой найдется куда больше денег, терпения и времени, чем у Квинта Цецилия Метелла, не так ли?
— Я определенно надеюсь на это, — сказал Марий.
Конечно, Марий на этом не остановился. Он сам лично пересек всю Африканскую провинцию вдоль и поперек, встретился с каждым влиятельным римлянином, латинянином, италийцем, объясняя, что выполняет поручение Метелла. При себе у него был секретный мандат от Гауды, где тот обещал все виды концессий в Нумидии, если он будет царем, и просил каждого стать клиентом Гая Мария. Дождь, грязь и реки, вышедшие из берегов, не могли остановить Гая Мария. Он ходил, вербуя клиентов и собирая обещания написать письма. Тысячи и тысячи писем. Достаточно, чтобы потопить Квинта Цецилия Метелла и покончить с его политической карьерой.
К февралю каждый важный человек в Риме стал получать письма из Африканской провинции. Письма прибывали с каждым кораблем. Вот, например, письмо Марка Целия Руфа, римского гражданина, владельца сотен югеров земли в долине реки Баграды, между Утикой и Карфагеном, крупного поставщика пшеницы для Рима:
Квинт Цецилий Метелл мало полезного сделал в Африке. Главными для него всегда были его личные интересы. Я твердо уверен, что он намеревается нарочно продлить эту войну, чтобы упрочить свою славу и могущество. Прошлой осенью он распустил слух, что это была его идея — ослабить позиции Югурты, предав огню посевы и разорив города Нумидии. Особенно те, в которых хранились сокровища. В результате мои земли и земли многих других римских граждан в этой провинции находятся в опасности, ибо нумидийцы теперь орудуют среди римлян, мстя за нанесенный ущерб. Вся долина Баграды, столь важная для Рима житница, живет в постоянном страхе.
Более того, дошло до меня, как и до многих других, что Квинт Цецилий Метелл не может даже управлять своими легионами. Он намеренно пренебрегает опытом и талантами более старших и мудрых — таких, как Гай Марий и Публий Рутилий Руф, поручив одному командование второстепенной кавалерией, а другому — руководство снабжением. Его поведение по отношению к царевичу Гауде, которого Сенат и народ Рима считает законным правителем Нумидии, было непростительно высокомерным, недальновидным, а иногда — жестоким.
В заключение разреши заметить, что все небольшие успехи, которых мы добились в прошлой кампании, — это исключительная заслуга Гая Мария и Публия Рутилия Руфа. Я уверен, что за свои старания они не слышали даже спасибо. Позволь мне, таким образом, обратить твое внимание на Гая Мария и Публия
