качества журналиста. Он был настойчив в достижении поставленной цели, проявил смелость, большую внутреннюю собранность, наблюдательность, строгость в отборе фактов.
Письма Чехова с дороги - яркие образцы дорожных корреспонденции, очерков как по стилю и языку, так и по содержанию. Чехов видел по пути много грубого, тяжелого, столкнулся с диким произволом и хамством царских чиновников, кулаков и жандармов, с запущенностью сибирского тракта - единственной магистрали, связывающей огромную территорию Сибири с Центральной Россией, убедился в экономической отсталости богатейшего края.
«Многое я видел и многое пережил, и все чрезвычайно интересно и ново для меня, не как для литератора, а просто как для человека», - писал Чехов с дороги.
Но он видел также и светлые картины народной жизни, героизм труда сибирского населения, его высокие моральные качества. В путевых очерках «Из Сибири» и в письмах он не раз восклицает: «Какие хорошие люди!», «Боже мой, как богата Россия хорошими людьми!». Чехов любовался могучими сибирскими реками, суровой тайгой - богатой природой сибирского края. Все виденное вселяло в него гордость за свою родину, внушало бодрость, уверенность в лучшее будущее своего народа. «Какая полная, умная и смелая жизнь осветит со временем эти берега», - писал Чехов о Енисее.
«Селенга - сплошная красота», «в Амур влюблен», - такими отзывами полны письма Чехова с дороги (См. письмо Е. Я. Чеховой от 20 июня 1890 г., письмо А. С. Суворину от 27 июня 1890 г.; и др.).
Поездка не только обогатила нашу литературу очерками о Сахалине, она обогатила духовный мир самого Чехова, расширила его кругозор, подняла его идейное сознание. «Какой кислятиной я был бы теперь, если бы сидел дома! До поездки «Крейцерова соната» была для меня событием, а теперь она мне смешна и кажется бестолковой», - писал Чехов в одном из писем. Нет ничего удивительного в том, что он так характерно отозвался о болезненных чувствах, изображенных Л. Толстым в «Крейцеровой сонате». Чехов увидел действительные страдания народа, и перед ними страсти, изображенные Толстым, померкли. «Я возмужал от поездки...», - говорил он.
Работая над очерками о Сахалине, готовя их к печати, Чехов вновь обращается к исследованиям и книгам об этом крае. Ему хотелось дать наиболее точное, научное и художественное описание острова Сахалина, жизни на нем.
«Вчера я целый день возился с сахалинским климатом, - сообщал Чехов одному из своих кореспондентов. - Трудно писать о таких штуках, но все-таки в конце концов поймал черта за хвост. Я дал такую картину климата, что при чтении становится холодно» (XI, 508).
Книга о Сахалине сочетала в себе глубину и точность подлинно научного исследования с художественностью. Она явилась сильным разоблачительным документом, хотя повествование в ней ведется внешне бесстрастно, без обличительных монологов и восклицательных знаков. Но Чехов достигал тем большей силы воздействия на читателя, чем объективнее и «спокойнее» выглядело его богатое по содержанию исследование. Чехова не увлекла, не соблазнила занимательность биографий и сенсационность проступков отдельных каторжников (Сонька - «золотая ручка» и др.), как это случилось с журналистом В. М. Дорошевичем, посетившим Сахалин после Чехова и написавшим книгу о Сахалине.
В очерках о Сахалине Чехов рассказывает о тяжелых условиях жизни и труда каторжных и вольнонаемных, что усугублялось тупостью и недобросовестностью мелких чинов царской администрации, их наглостью и произволом.
Русское правительство, администрация Сахалина не могли организовать на этом богатом острове сколько-нибудь сносного земледелия, рыбных и морских промыслов. Главную причину неудовлетворительности постановки сельского хозяйства автор видит (наряду с трудностями климатическими) в ошибках расселения по острову ссыльных, в нехватке земли. Каждому земледельцу необходимо иметь под зерновые культуры от двух до четырех десятин земли, а по средним статистическим цифрам ее приходится только по 0,5 дес. «Начальство селило людей, не сообразуясь подчас с количеством пахотной земли», в результате чего наиболее удобные районы перенаселены. Реально многие хозяева имеют участки в 1/8 десятины (X, 115, 129, 159)), и нет надежды на изменение к лучшему.
Угольные разработки находились в руках паразитической акционерной компании «Сахалин», которая, пользуясь даровым трудом каторжников и правительственной дотацией, ничего не сделала для развития угольного промысла. Труд каторжника был не организован, неэффективен не только на угольных разработках. Поэтому местное русское население постоянно голодало, не имело сносных жилищ, хотя кругом было много леса и камня. Русская администрация не знала даже точно, сколько населения на острове, и Чехов проделал огромную работу, проведя перепись жителей Сахалина.
Ссыльно-каторжные и свободные поселенцы на Сахалине ничем по существу не отличались друг от друга ни в правовом отношении, ни по условиям жизни. Большое число невинно осужденных жили вместе с закоренелыми преступниками. Каторжник или его дети - свободные поселенцы - могли быть отданы в услужение частному лицу, чиновнику, надзирателю и в этом случае должны были исполнять его волю, работать на него. «Это не каторга, а крепостничество» (X, 63),- возмущенно писал Чехов (В связи с этим утверждением нельзя не обратить внимания на тон речи Петра Алексеева на процессе 50-ти и ряда других публицистических выступлений, где все отношения и порядки русской жизни 70 - 80-х годов характеризовались прежде всего как крепостнические. «...Если ... за исключением праздничного дня все рабочие под строгим надзором, и не явившийся в назначенный срок на работу не остается безнаказанным, ... значит, они все крепостные Если мы... нередко бываем вынуждены просить повышения... заработной платы, нас обвиняют в стачке и ссылают в Сибирь, - значит, мы крепостные! Если мы со стороны самого капиталиста вынуждены оставить фабрику и требовать расчета... вследствие... притеснения от разных штрафов, пас обвиняют в составлении бунта и прикладом солдатского ружья приневоливают продолжать у него работу, а некоторых как зачинщиков ссылают в дальние края, - значит, мы крепостные! Если из нас каждый отдельно не может подавать жалобу на капиталиста и первый же встречный квартальный бьет нам в зубы кулаком и пинками гонит вон - значит, мы крепостные!» («Вперед!», 1877, № 5, стр. 30 - 35). ).
Сходство условий жизни русского крепостного и каторжника лишний раз говорит об остроте социальных противоречий в России. Такой, по существу, научный вывод, к какому пришел Чехов, наблюдая жизнь на Сахалине, убедительно подтверждает демократический характер его восприятия действительности.
Никто на острове не думал о детях ссыльно-каторжных и лиц, отбывших наказание. Школьное дело было поставлено неудовлетворительно. Особенно Чехова возмущала вынужденная проституция подростков, телесные наказания, которым подвергались ссыльные и поселенцы.
Внешне на каторге как будто бы все обстояло благополучно, все предусмотрено «уставом» и правилами, мучителей и прямого мучительства как будто бы Мали, а горя людского, «горя реченька бездонная» - так передавал впечатления от очерков о Сахалине один из современников Чехова.
Никакие благие распоряжения и инструкции правительства не в состоянии были изменить положение на острове, о котором говорили: «вокруг море, а посредине горе». Сахалин действительно проклятый остров. Но почему? Потому что порядок жизни определялся произволом администраторов. Царство произвола - вот что такое остров Сахалин. В одной тюрьме плохо, в другой - получше, а общая картина от этого не меняется. Насильственное вселение в дома свободных поселенцев, отдача свободных людей в услужение, телесные наказания - вот конкретные проявления беззакония и произвола.
Но если это так, то вся Россия - остров Сахалин, ибо в каждой губернии тот же дикий произвол администрации, как и на Сахалине. Вся Россия 80-х годов XIX в. напоминала огромную тюрьму, отданную во власть царских администраторов. В этом отношении очерки «Остров Сахалин» перекликаются с рассказом «Палата № 6».
В своих очерках Чехов говорит о высокомерном и грубом, несправедливом обращении царских чиновников с местным населением - гиляками и айно. Численность гиляков постоянно уменьшается, констатирует писатель, места, отводимые им для поселения, крайне неблагоприятны для жизни, и это ведет к вырождению целой народности.
Издевательства администрации, суровый климат и стремление к свободе, «присущее человеку и составляющее, при нормальных условиях, одно из его благороднейших свойств», гонят ссыльного и поселенца с Сахалина, говорит Чехов, поэтому ни о какой серьезной колонизации острова речи быть не может. Царское правительство в этом отношении неизмеримо отстает даже от частных предпринимателей японцев, которые сумели на Сахалине наладить рыболовный промысел. Следует отметить отрицательное
