штрафуют, изгоняют, обирают, эксплуатируют. Те, чьи сыновья, жены, имущество не застрахованы от наших посягательств. Те, кого заставляют воевать на нашей стороне и содержать за свой счет войско — войско, которым командуем мы, римляне! Мы обещали народностям Италии полную автономию в обмен на их солдат и налоги, а затем обманули их, разбросав по их территории свои колонии и тем самым отняв у них лучшую часть их владений и не дав ничего взамен.
Шум все усиливался, хотя пока и не перекрывал голоса оратора. Буря — или рой разъяренных ос — надвигалась. Друз почувствовал, что во рту у него пересохло, и вынужден был сделать паузу, стараясь при этом держаться как можно естественнее.
Нельзя было показывать, что он волнуется, поэтому он тут же возобновил речь:
— У нас, римлян, нет царя. Однако в Италии самый последний римлянин ведет себя так, точно он царь, так как нам нравится видеть, как низшие существа ползают у наших царственных ног. Нам нравится играть в царей! И если бы жители Италии и впрямь являлись низшими существами, этому еще можно было бы найти оправдание. Но истина в том, что по природе своей италики ничуть не ниже нас. Они плоть от нашей плоти. Если бы это было не так, то как бы тогда одни из присутствующих здесь могли попрекать других их «италийской кровью»? Я слышал, как великого и славного Гая Мария называли италиком, а ведь он покорил германцев! Я слышал, как благородного Луция Кальпурния Пизона называли инсубром, а ведь его отец доблестно погиб при Бурдигале! Я слышал, как Марка Антония Оратора осуждали за то, что он, женившись во второй раз, взял в жены италийку, — тем не менее он расправился с пиратами и исполнял должность цензора!
— И в этой должности позволил тысячам и тысячам италиков превратиться в римских граждан! — вставил Филипп.
— Ты что же, Луций Марций, хочешь сказать, что я потворствовал им в этом? — спросил угрожающе Антоний Оратор.
— Разумеется, именно это я и хочу сказать!
Антоний Оратор, высокий и дородный, вскочил и крикнул:
— Выйди, Филипп, и повтори, что ты сказал!
— Успокойтесь! Марк Ливий не кончил говорить! — с придыханием выкрикнул Секст Цезарь. — Луций Марций и Марк Антоний! Вы нарушаете порядок собрания. Сядьте оба и замолчите!
Друз возобновил речь:
— Повторяю: италики плоть от нашей плоти. Они сыграли не последнюю роль в наших успехах, как в границах Италии, так и за их пределами. Они прекрасные солдаты, прекрасные земледельцы, прекрасные торговцы. Среди них есть богатые люди. У них есть фамилии не менее древние, чем у нас, чьи мужчины столь же образованны, а женщины столь же воспитанны и утонченны, как и наши. Они живут в таких же домах, как и мы, едят то же, что и мы. Среди них не меньше тонких ценителей вин, чем у нас. Они выглядят так же, как мы!
— Вздор! — презрительно выкрикнул Катул Цезарь и указал на Гнея Помпея Страбона. — Взгляните на него: вздернутый нос и волосы песочного цвета! Римляне могут быть рыжей, золотистой, белесой масти — но не такими! Он галл, а не римлянин! И будь на то моя воля, он и остальные неримские гнилушки, мерцающие во мраке нашей любимой Гостилиевой курии, были бы вытащены на свет и выметены прочь! Гай Марий, Луций Кальпурний Пизон, Квинт Варий, Марк Антоний (за то, что женился на низшей), все эти Помпеи, пришедшие сюда пешком из своего Пицена, все эти Дидий из Кампании, все Сауфеи, Лабиены и Апулеи — я бы избавился от всех них разом!
Среди сенаторов поднялся страшный гвалт. Прямо или косвенно Катул Цезарь умудрился оскорбить добрую треть присутствующих. Однако остальные две трети были вполне удовлетворены его словами — хотя бы потому, что он напомнил им об их превосходстве. Один Цепион не слишком радовался сказанному: Катул Цезарь заклеймил среди прочих и Квинта Вария.
— Я все-таки договорю до конца! Вы выслушаете меня, даже если нам придется сидеть здесь дотемна! — рассвирепел Друз.
— Только не я! Я тебя слушать не желаю! — выкрикнул Филипп.
— И я! — взвизгнул Цепион.
— Слово имеет Марк Ливий! Те, кто помешает ему говорить, будут выдворены вон! — вмешался Секст Цезарь. — Служитель, ступай и приведи моих ликторов.
Служитель выбежал и вскоре вернулся с дюжиной ликторов в белых тогах.
— Встаньте там, на курульной трибуне, сзади! У нас тут начинаются беспорядки, и мне, возможно, придется попросить вас выпроводить кого-либо из присутствующих, — обратился к ним Секст Цезарь, после чего повернулся к Друзу и бросил: — Продолжай.
— Я намерен внести на обсуждение народного собрания законопроект, гарантирующий полноту римского гражданства всем жителям Италии, от Арна до Регия, от Рубикона до Брундизия, от Тусканского моря до Адриатического! — Теперь уже Друзу приходилось кричать, чтобы его было слышно. — Пора нам раз и навсегда покончить с этим злом! Покончить с таким положением вещей, когда один житель Италии почитается выше другого, когда мы, римляне, приписываем себе некую исключительность! О отцы- основатели! Рим есть Италия, а Италия есть Рим! Давайте же раз и навсегда признаем это и уравняем в правах все население Италии!
После этих слов в Сенате началось сущее сумасшествие. Раздавались топот, яростный рев, крики «нет!», свист. Присутствующие потрясали поднятыми кулаками, угрожая Друзу. В Друза метали табуретами. Однако он стоял неподвижный и неустрашимый и что было сил выкрикивал:
— Я сделаю это! Сделаю! Сделаю!
— Только через мой труп! — донесся с трибуны вой Цепиона.
Друз впервые двинулся с места. Он подскочил к трибуне и, весь дрожа от ярости, прорычал прямо в лицо Цепиону:
— Если будет необходимо, я добьюсь этого и через твой труп, кретин! Где и когда ты встречался с италиками, чтобы судить о том, какие они люди?!
— В твоем доме, Друз, в твоем доме, где вы с ними вели секретные разговоры! Твой дом — гнездо этих грязных италиков: Силона, Мутила, Игнация, Видацилия, Лампония, Дурония и прочих!
— Никогда не велось в моем доме секретных разговоров!
Но Цепион вскочил и, побагровев, продолжал вопить:
— Ты изменник, Друз! Проклятие своего рода, язва на лице Рима! Я привлеку тебя за это к суду!
— Нет, гнойник, это я привлеку тебя к суду! Что сталось с золотом Толозы, а, Цепион? Расскажи Сенату! Поведай о своем огромном и процветающем деле, не слишком подобающем сенатору!
— Вы что, позволите, чтобы ему это просто так сошло с рук? — взревел Цепион, оглядываясь по сторонам с умоляюще протянутыми руками. — Он — предатель! Змея, пригретая на груди!
Секст Цезарь и принцепс Сената Скавр на протяжении всей этой перепалки призывали к порядку. Первому из них наконец это надоело. Он дал знак своим ликторам, встал, оправил тогу и, не глядя по сторонам, вслед за своим эскортом покинул собрание. Некоторые преторы последовали за ним.
В этот самый момент Квинт Помпей Руф спрыгнул с трибуны и устремился к Катулу Цезарю. С другой стороны к нему приближался Гней Помпей Страбон. Лица обоих Помпеев были искажены гневом, кулаки сжаты. В воздухе попахивало убийством. Однако прежде чем оба они успели добраться до надменно усмехающегося Катула Цезаря, в дело вмешался Гай Марий. Тряся своей старческой, но гордой головой, он схватил Помпея Страбона за обе руки, в то время как Красс Оратор преградил путь разъяренному Помпею Руфу. Обоих Помпеев бесцеремонно вытолкали из зала. Марий, уходя, увел с собой Друза, которого с другой стороны поддерживал Антоний Оратор. Катул Цезарь остался стоять с улыбкой на устах, как победитель.
— Не больно им это пришлось по нраву, — отдышавшись, произнес Друз.
Группа покинувших заседание Сената остановилась на самом дне колодца комиций, чтобы успокоиться и прийти в себя. Вскоре к ним присоединилась небольшая группа возмущенных единомышленников.
— Как этот Катул Цезарь осмелился сказать такое про нас, Помпеев! — воскликнул Помпей Страбон, обращаясь за поддержкой к своему дальнему родственнику Помпею Руфу. — Если бы я мог перекрасить его волосы, я бы сделал их песочными!
