— Будем надеяться, Луций Корнелий. Потому что в тот день, когда Гай Марий войдет в Сенат, наполовину заполненный италиками, он снова будет Первым Человеком в Риме. И консулом в седьмой раз.
— Если я не предприму чего-нибудь, — заметил Сулла.
На следующий день Сулла отделил свои два легиона от хвоста колонны Луция Цезаря, который направлялся прямо по дороге к Мельфе. Сулла же двинулся к Латинской дороге, перейдя Мельфу возле старых развалин городка Фрегеллы, разрушенного до основания Луцием Опимием сорок пять лет назад после подавления восстания. Легионы Суллы расположились на удивительно мирных впадинах, заросших цветами, которые образовались среди остатков павших стен и башен Фрегелл. Центурионы занимались обустройством лагеря. Наблюдать за этим Сулла был не в силах. Он решил в одиночестве пройтись по пустынным развалинам городка.
«Вот здесь, — думал он, — покоится все, за что мы воюем сейчас. Здесь можно увидеть, каким образом ослы из Сената устроили так, что спустя годы нам пришлось подавлять новое восстание, на сей раз всеиталийское. Нам приходится отдавать свое время, свои налоги, свою жизнь, чтобы обратить всю Италию в сплошные пустынные Фрегеллы. Мы заявили, что каждый италик поплатится за это своей жизнью. Красные маки вырастут на земле, багровой от италийской крови. Мы сказали, что черепа италиков выцветут до белизны белых роз, а желтые глаза ромашек будут глядеть на солнце из их пустых глазниц. Зачем мы это делаем, если все напрасно? Зачем мы умирали и продолжаем умирать, если все впустую? Он хочет дать гражданство этим полубунтовщикам в Умбрии и Этрурии. Но после этого он не сможет остановиться. Он — или кто-то другой, кто примет жезл правления, упавший из его руки. Они все получат гражданство, все. Они получат гражданство, еще не отмыв руки от нашей крови. Зачем же мы все это делаем, если все ни к чему? Мы, потомки троянцев, которым должно быть хорошо знакомо чувство тревоги, когда предатели готовы открыть ворота врагу. Мы, римляне, — а не италики. А он хочет, чтобы они стали римлянами. Благодаря ему и таким, как он, италики разрушат все, что охраняет Рим. Их Рим не будет ни Римом их предков, ни моим Римом. Этот сад на италийских руинах здесь, во Фрегеллах, — это мой Рим. Рим моих предков, достаточно сильных и уверенных в себе, чтобы выращивать цветы на улицах мятежных городов, освободив их для тишины, жужжания пчел и щебета птиц».
Сулла не мог разобрать, чем вызвано мерцание перед его глазами: то ли печалью, овладевшей им, то ли бликами от камней под его ногами. Но сквозь поток прыгающего света он вдруг различил приближающуюся фигуру, голубоватую и громоздкую, — фигуру римского полководца, идущего к другому римскому полководцу. Вот она потемнела, и на ее панцире и шлеме сверкнуло солнце. Гай Марий! Гай Марий, италик.
Дыхание Суллы сделалось прерывистым, сердце в груди застучало с перебоями. Он остановился.
— Луций Корнелий!
— Гай Марий!
Они не коснулись друг друга. Затем Марий повернулся и пошел рядом с Суллой в гробовом молчании. И все-таки Марий, который не терпел невысказанных эмоций, заговорил первым:
— Полагаю, Луций Юлий уже на пути в Эзернию?
— Да.
— Он должен был находиться в бухте Кратер, снова занять Стабии и Помпеи, Отацилий строит небольшой, но хороший флот и сейчас получает новых рекрутов. Флот всегда на последнем месте в списке забот Сената. Однако я слышал, что Сенат намерен организовать из всех здоровых римских вольноотпущенников специальные войска для создания гарнизонов, которые защищали бы побережье от Северной Кампании до Южного Лация. Поэтому Оталиций сможет набрать в свой флот все нынешнее береговое ополчение.
— Ну, и когда же отцы Сената собираются утвердить сие решение? — проворчал Сулла.
— Кто знает? По крайней мере, они уже приступили к обсуждению вопроса.
— Чудо из чудес!
— Ты что-то очень сердит. Это Луций Цезарь так подействовал тебе на нервы? Тогда я не удивляюсь.
— Да, Гай Марий, я действительно сердит, — сказал Сулла тихо. — Я гулял по этой красивой дороге, думая о судьбе Фрегелл и о будущей судьбе здешних италиков. Ты знаешь, что Луций Цезарь намерен предоставить римское гражданство всем италикам, которые склонны к мирным отношениям с Римом? Недурно, правда?
Марий на секунду сбился с шага, а затем продолжил прогулку все в том же тяжеловесном ритме.
— Он хочет это сделать сейчас? Когда? До или после того, как выбросится на скалы Эзернии?
— После.
— И это заставило тебя молить богов, чтобы они поведали, во имя чего идет вся эта потасовка, не так ли? — спросил Марий, не зная, что повторяет мысли Суллы почти дословно. Затем последовал раскат смеха. — Да, я все еще люблю сражаться, это правда. Надеюсь, довольно будет еще одной или двух битв, чтобы Сенат и народ Рима были полностью побеждены. Каков поворот! Если бы мы могли воскресить из мертвых Марка Ливия Друза, тогда ничего этого не случилось бы! Казна была бы полна — вместо того, чтобы быть пустой, как голова кретина, и полуостров был бы мирным, счастливым, ко всеобщему удовлетворению заполненным законными гражданами Рима.
— Да.
Они замолчали, войдя в раковину форума Фрегелл, где случайно уцелевшие колонны и лестничные марши, ведущие в никуда, высовывались из густой травы и цветов.
— У меня есть для тебя работа, — сказал Марий, усаживаясь на каменную глыбу. — Пойди сюда, встань в тени или сядь рядом со мной, Луций Корнелий! И сними ты эту гнусную шляпу, чтобы я мог видеть, что кроется в твоих глазах.
Сулла послушно перешел в тень и столь же послушно стащил с головы шляпу, но не сел и не произнес ни слова.
— Ты, конечно, удивлен тем, что я пришел во Фрегеллы навстречу тебе, вместо того чтобы ждать в Реате.
— Я полагаю, что ты и не ждал меня в Реате.
Гай Марий расхохотался:
— Ты всегда разгадываешь мои уловки, Луций Корнелий, не так ли? Правильно. Я не ждал тебя в Реате. — Улыбка медленно сошла с лица Мария. — Но я также не хотел выдавать своих планов в письме. Чем меньше людей знают, что ты собираешься сделать, тем лучше. Не то чтобы я предполагал наличие лазутчика в командном шатре Луция Юлия — просто я осторожен.
— Лучший способ сохранить секрет — это не говорить о нем никому.
— Верно, верно. — Марий вздохнул так глубоко, что ремни и пряжки его панциря заскрипели. — Ты, Луций Корнелий, сойдешь здесь с Латинской дороги. Пойдешь вверх вдоль реки Лирис к Соре, где свернешь далее по руслу Лирис до ее истоков. Другими словами, я хочу, чтобы ты был на южной стороне водораздела в нескольких милях от Валериевой дороги.
— Пока я понял свою часть задачи. Что собираешься делать ты?
— В то время как ты будешь продвигаться вверх вдоль реки, я пойду от Реаты к западному проходу на Валериевой дороге. Я намерен открыть дорогу за Карсиолами. Этот город сильно разрушен, и в нем находится вражеский гарнизон. Как мне сообщили мои разведчики, это марруцины под командованием самого Герия Асиния. Может быть, мне придется вступить с ним в битву за обладание Валериевой дорогой перед ее входом в ущелье. На этой фазе ты должен находиться на одном уровне со мной — но южнее водораздела.
— К югу от водораздела и тайно от противника, — сказал Сулла, понемногу смягчаясь.
— Точно. Это означает, что ты убьешь всех, кого увидишь. Поскольку всем хорошо известно, что я нахожусь к северу от Валериевой дороги, я надеюсь, что никому из марруцинов или марсов не придет в голову, что еще одна армия может подойти с южного фланга. Я попытаюсь привлечь все их внимание к моим перемещениям. — Марий усмехнулся: — А ты, разумеется, находишься вместе с Луцием Цезарем на пути в Эзернию.
