провинции. Префект административного округа, скажем, в Греции. У меня уже есть на уме один. У нас будет достаточно доказательств, чтобы удовлетворить городского претора, и уже к концу июля дело окажется в суде. К тому времени Цицерон еще не будет готов. А мы — будем!
— Какую жертву ты имеешь в виду? — спросил Метелл, успокоенный.
Естественно, он и его братья имели свою долю от трофеев Верреса. Да, они совершенно не хотели, чтобы их зять был опозорен и выслан за вымогательство.
— Я думаю об этом Квинте Куртии. Легат Варрона Лукулла и префект Ахеи, когда Варрон Лукулл был губернатором Македонии. Если бы Варрон Лукулл не был так занят во Фракии, покоряя бессов и совершая морские рейды по Данубию до самого моря, он сам бы проследил за тем, чтобы Куртия обвинили. Но к тому времени, как он вернулся домой и узнал о небольшой растрате Куртия, он посчитал, что уже слишком поздно и что сумма не стоит того, чтобы поднимать шум. Поэтому он так и не выдвинул обвинения. Но там можно кое-что накопать, а Варрон Лукулл с удовольствием поможет нам вытащить на берег эту рыбешку. Я подам иск городскому претору против Квинта Куртия, чтобы дело слушалось в суде по делам о вымогательствах, — сказал Гортензий.
— Что означает, — тут же добавил Веррес, — что Луций Котта прикажет Глабриону принять к производству то дело, которое поступит раньше. И, как ты говоришь, это будет дело Куртия. Тогда, поскольку ты выступишь защитником, ты протянешь дело до конца года! Цицерон и мое дело будут вынуждены ждать. Блестяще, Квинт Гортензий, просто блестяще!
— Да, думаю, хитро придумано, — самодовольно согласился Гортензий.
— Цицерон будет в ярости, — сказал Метелл.
— Я бы очень хотел посмотреть на него! — добавил Гортензий.
Но им не удалось увидеть ярость Цицерона. Как только он услышал, что Гортензий подал иск на экс- префекта Ахеи в суд по делам о вымогательствах, он сразу понял, чего добивается Гортензий. Его охватило смятение, а потом отчаяние.
Его любимый кузен Луций Цицерон приехал из Арпина и находился сейчас в Риме. Цицерон решил пойти к нему. И как только Цицерон вошел в его кабинет, по одному его виду кузен понял, что он чем-то расстроен.
— Что случилось? — спросил Луций Цицерон.
— Гортензий! Он готовит другое дело для суда по делам о вымогательствах, которое будет слушаться, прежде чем я смогу собрать улики против Гая Верреса.
Цицерон сел — воплощение депрессии.
— И наше дело отложат до следующего года, а я готов поспорить на все мое состояние, что Метеллы уже сговорились с Гортензием сделать так, чтобы Марк стал на следующий год претором, отвечающим за суд по делам о вымогательствах.
— И Гай Веррес будет оправдан, — заключил Луций Цицерон.
— Обязательно!
— Тогда тебе надо устроить так, чтобы твое дело слушалось первым, — сказал Луций Цицерон.
— Как, до конца квинктилия? Это же дата, которую наш друг Гортензий просил городского претора оставить для него. Я не смогу подготовиться к сроку! Сицилия огромна, сегодняшний ее губернатор — шурин Верреса. Он будет мешать мне, куда бы я ни пошел. Говорю тебе, я не смогу, не смогу, не смогу успеть!
— Конечно, сможешь, — сказал Луций Цицерон, вскочив на ноги. — Дорогой Марк Туллий, когда ты впиваешься зубами в дело, оно организовано наилучшим образом. Ты аккуратен, логичен, твой метод поражает! И ты очень хорошо знаешь Сицилию, у тебя там друзья, включая многих, кто пострадал от этого ужасного Гая Верреса. Да, губернатор постарается помешать тебе, но все те люди, которых обидел Веррес, будут стараться еще больше! Сейчас конец апреля. Попытайся недели за две закончить свои дела в Риме. Пока ты это делаешь, я организую корабль, который доставит нас на Сицилию, куда мы направимся к середине мая. Давай, Марк, ты сможешь это сделать!
— Ты действительно поедешь со мной, Луций? — просиял Цицерон. — Ты ведь почти такой же организованный человек, как я, ты же окажешь мне огромную помощь.
Его природный энтузиазм уже возвращался. Теперь задача не казалась ему такой трудной.
— Мне нужно увидеться с моими клиентами. У меня недостаточно денег, чтобы нанять быстроходный корабль и галопом промчаться по всей Сицилии на двуколке, запряженной скаковыми мулами. — Он стукнул ладонью по столу. — Клянусь Юпитером, Луций, мне бы очень хотелось это сделать! Хотя бы только для того, чтобы увидеть лицо Гортензия!
— Тогда мы это сделаем! — воскликнул Луций Цицерон, широко улыбаясь. — Пятьдесят дней от Рима до Рима — вот время, которое нам можно потратить на это дело. Десять дней на дорогу, сорок дней на сбор доказательств.
И Луций Цицерон направился к Эмилиевым воротам в порт Рима, чтобы переговорить с агентами по найму кораблей, а Цицерон пошел в дом на Квиринале, где остановились его клиенты.
Он хорошо знал старшего из них, Гиерона из Лилибея, который был этнархом в том западном порту Сицилии, где Цицерон был квестором.
— Мой кузен Луций и я собираемся за сорок дней собрать все свидетельства на Сицилии, — объяснил Цицерон, — если я хочу опередить Гортензия в суде. Мы сможем сделать это, если вы согласитесь понести финансовые расходы. — Он покраснел. — Я не богат, Гиерон, и не могу позволить себе быстроходный транспорт. Могут найтись люди, которым придется заплатить за информацию. И, конечно, свидетели, которых необходимо привезти в Рим.
Гиерону всегда нравился Цицерон, он восхищался им. Пребывание Марка Туллия в Лилибее было радостью для каждого сицилийского грека, который общался по делу с квестором. Потому что Цицерон был блестящим администратором, а когда дело касалось бухгалтерских книг и финансовых проблем, вопросы решались быстро, блестяще и эффективно. Его любили, им восхищались еще и потому, что он представлял собой редкость: Цицерон был честным человеком.
— Мы будем счастливы дать тебе все, что нужно, Марк Туллий, — сказал Гиерон. — Думаю, сейчас как раз время обсудить твой гонорар. Кроме денег, мы почти ничего не можем тебе дать. Я понимаю, что римские юристы не хотят брать наличными — слишком просто для цензоров проследить сумму. Произведения искусства и тому подобные вещи — обычная плата, я знаю. Но у нас ничего не осталось, что было бы достойно тебя.
— Об этом не беспокойтесь! — весело сказал Цицерон. — Я точно знаю, что я хочу в качестве гонорара. Я намерен на следующий год баллотироваться на должность плебейского эдила, и у меня есть шанс быть выбранным. Но я не могу соревноваться с богатыми людьми, которые обычно становятся эдилами. Однако я смогу добиться большой популярности, если стану продавать зерно по дешевой цене. Заплатите мне зерном, Гиерон, — это единственное золото, которое появляется из земли ежегодно. Я куплю его у вас, заплатив из эдиловых штрафов. Но это будет не более двух сестерциев за модий. Если вы гарантируете продать мне зерно за эту цену, то другой платы не нужно. При условии, конечно, что я выиграю ваше дело.
— Договорились! — мгновенно согласился Гиерон и стал выписывать чек в свой банк на десять талантов на имя Цицерона.
Марк и Луций Цицерон находились в отъезде ровно пятьдесят дней, во время которых они работали, без устали собирая свидетелей и улики. И хотя губернатор, разные пираты, магистраты Сиракуз и Мессаны, а также несколько римлян — сборщиков налогов пытались помешать им, значительно больше людей (некоторые из них пользовались большим влиянием) были заинтересованы помочь им. В то время как квесторские записи в Сиракузах либо отсутствовали, либо были крайне скудны, в Лилибее улик нашлось предостаточно. Появились свидетели — счетоводы, торговцы, не говоря уже о крестьянах, выращивающих зерно. И Фортуна не покидала Цицерона. Когда настало время возвращаться домой и оставалось только четыре дня из пятидесяти, погода стояла такая хорошая, что Марк Туллий, Луций и все свидетели вместе с записями смогли доехать до Остии в легкой, открытой шлюпке. Они прибыли в Рим в последний день июня. Оставался месяц, чтобы привести дело в порядок и выстроить обвинение.
В течение этого месяца Цицерон стал кандидатом в плебейские эдилы и работал над судебным процессом. Каким образом ему все удалось сделать так быстро, он так и не понял. Но истина заключалась в
