— Давай, приятель, я тебя подхвачу! — принялся подбадривать я псину, которая явно выбивалась из сил и нуждалась в помощи. — Держи лампу! — крикнул я Гэвину и отдал ему фонарь.
Через дверь прокатилась новая волна; собака тихонько заскулила, когда вода приподняла и опустила ее. Перекатившись через стол, волна разбилась о стену.
— Давай, приятель, поднатужься! — снова крикнул я и наклонился, чтобы подхватить пса, бившего лапами по воде. Я поймал одну из его передних лап. Собака заглянула в мои глаза, в желтом свете лампы ее вываленный язык казался очень розовым — должно быть, так новообращенный христианин мог взывать к Спасителю.
Я уже поднимал пса за передние лапы, когда почувствовал, как под моими ногами заколебался стол.
Собака в моих руках коротко вздрогнула и замерла.
Одновременно с этим раздался отчетливый хруст.
И все.
Вот так быстро.
Сразу же после этого передняя половина туловища собаки, увлеченная моими руками, вырвалась из воды, ровно половина, без задних лап и хвоста, без всего того, что шло после половины спины; ничего, только ужасный красный срез с болтавшимися лохмотьями мяса, крови и обрывками дымившихся кишок.
Пес коротко всхлипнул. И умолк. Его лапы еще несколько раз дернулись, глаза неумолимо не отпускали моего лица — и эту агонию, которой я был свидетель, я запомнил на всю жизнь.
Я заорал — что в точности я в тот момент кричал, конечно же, не помню — и уронил то, что только что было целой собакой, а теперь стало жутким обрубком, обратно в воду. Останки собаки рухнули вниз, подняв тучу брызг, ушли с глаз под воду и снова всплыли, причем передние лапы по-прежнему пытались грести. Я услышал, как рядом со мной что-то прокричал Гэвин: нтовататаковатаббыыы? — ничего другого я не расслышал. Вокруг трупа собаки, внутренности которой тянулись за ней наподобие страшного хвоста, внезапно забурлила вода, и я увидел, как на поверхности показалось чье-то огромное продолговатое тело.
Существо было покрыто чешуей, формой напоминавшей бриллианты и цветом палую листву: бледно- коричневого, ярко-пурпурного, сочно-золотого и зеленовато-коричневого оттенков. Все цвета реки тоже были здесь: от водоворотов тинной охры до лунно-розового тихих заводей. Я заметил целую поросль мидий, прилепившихся к бокам чудовища, глубокие борозды старых шрамов и несколько застрявших крупных рыболовных крючков, уже заржавевших. Я видел перед собой туловище толщиной не меньше ствола старого дуба, медленно переворачивавшееся в воде и явно получавшее удовольствие от приятного купания. Я был почти парализован этим зрелищем, несмотря на то что рядом вопил от ужаса Гэвин. Я отлично знал, кого вижу перед собой. Хотя мое сердце отчаянно колотилось, я не мог сделать и глотка воздуха. И тогда, и сейчас мне кажется, что Божьей твари прекрасней я никогда не видел и не увижу.
Потом мне вспомнился зазубренный клык, глубоко ушедший в кусок дерева, что показывал мне мистер Скалли. Был ли Мозес красив или нет, но собаку он располосовал надвое в считанные мгновения.
Он явно был голоден. Так быстро, что мое сознание даже не успело это зафиксировать, громадные челюсти разошлись — и в свете лампы блеснули клыки, на один из которых был нанизан старый башмак, а на другой — еще трепетавшая серебристая рыба. С громким сопением пасть Мозеса засосала в себя вместе с потоками бурлящей воды плававшую на поверхности половинку несчастной собаки, после его зев закрылся гораздо более осторожно, чем до этого распахнулся, и знакомо задвигался, словно главный обитатель Текумсы сидел сейчас в «Лирике» и наслаждался лимонным леденцом. На миг я поймал на себе взгляд зеленоватого спокойного рыбьего глаза величиной с бейсбольный мяч, тут же прикрывшегося тонкой полупрозрачной пленкой. Сразу же вслед за этим Гэвин позади меня сорвался со стола и шлепнулся в воду. Лампа, которую он держал, с шипением погасла.
Я и не думал о том, чтобы быть храбрым. Но я и не думал о том, что боюсь.
Я не умею плавать.
Это было все, что вертелось у меня в голове. Обернувшись, я прыгнул со стола туда, куда только что нырнул Гэвин, где расходились круги на месте его падения. Вода была густой от ила и стояла на уровне моих плеч, и это означало, что Гэвину было как раз по ноздри. Он уже вынырнул на поверхность, отчаянно барахтаясь и крича. Когда я схватил его за ремень штанов, он чуть не вырвал мне руку с корнем, потому что решил, что его сцапал Старый Мозес.
— Гэвин! Это я, прекрати рваться! — крикнул я и приподнял его лицо над водой.
— Уг-ыг-уг, — ответил он сквозь вырывавшиеся изо рта пузыри.
Казалось, внутри Гэвина работает машина, высасывавшая остатки топлива из бака.
Позади меня, где-то в насквозь промокшей и темной комнате послышался тихий шум. Словно кто-то поднимался из воды.
Я быстро обернулся. Гэвин икнул и обеими руками схватил меня за шею так, что я едва мог продохнуть.
Я увидел то, что являет собой Старый Мозес — огромный, ужасный, от вида которого захватывало дух, он поднимался из воды как растущее на глазах дерево. У Мозеса была треугольная и плоская, как у змеи, голова, но я все-таки до сих пор уверен, что он был не просто змеем, поскольку впереди на его туловище, прямо под шеей, имелась пара небольших лап с острыми когтями. Я услышал, как хвост Мозеса с громким стуком крепко ударил под водой в стену так, что затрясся весь дом. От того, что Гэвин стискивал мне горло, мое лицо стало наливаться кровью.
Не видя глаз Мозеса, я полагал, что он смотрит на нас, ведь под водой он мог заметить карася в кромешной илистой тьме:
Я чувствовал, как он поднимается над нами, — и ощущение это было подобно виду грозно нависшего над головой острейшего тесака. Мне хотелось верить, что мы с Гэвином не слишком напоминали пару сцепившихся собак.
От Старого Мозеса исходил такой же запах, как от реки в полдень, — он пах болотом, туманом и густотой жизни. Нужно отметить, что рассказы о внушающем суеверный страх обитателе реки сильно преуменьшали его подлинный облик. Я мог гордиться тем, что он явился мне, этим мог похвастать мало кто из смертных. Хотя в тот момент я желал только одного: оказаться где угодно, пусть даже в школе, но только не здесь. По правде сказать, у меня не было времени особенно предаваться размышлениям и копаться в своих желаниях: голова Старого Мозеса качнулась вниз и стала стремительно опускаться к нам с Гэвином, напоминая острие огромной лопаты, и я услышал, как с шипением стали отворяться его челюсти. Попятившись, я крикнул Гэвину, чтобы он сделал то же самое, но тот держал меня мертвой хваткой. На его месте я бы поступил точно так же и ни за что бы не отпустил спасительную опору. Голова Старого Мозеса метнулась к нам. Я отпрянул назад, туда, где оказался узкий коридорчик, о котором я в тот момент и понятия не имел, — и зазубренные зубы вонзились в обе притолоки справа и слева от нас. Неудача взбесила Мозеса. Он попятился, снова бросился за добычей и опять с тем же самым успехом, хотя на этот раз дверной косяк треснул. Гэвин на моей спине плакал, издавая звуки вроде хнык-хнык-хнык, и волны, поднятые неугомонным Мозесом, то и дело заплескивали мне в нос и в рот. Что-то уперлось мне в левое плечо. От неожиданности и ужаса мое сердце чуть не выскочило из груди, а по спине побежали мурашки. Протянув руку, я нащупал в темноте черенок метлы, плававшей среди всякого мусора.
Старый Мозес испустил рык, подобный тому, что издает паровоз, у которого готов взорваться котел. Я увидел, как устрашающая тень его головы начала продвигаться по коридорчику, и вспомнил Тарзана Гордона Скотта, с копьем сражающегося с гигантским питоном. Я схватил метлу, и когда зубы Старого Мозеса снова с треском вгрызлись в косяк, вонзил ее прямо в зияющую разверстую глотку этого пожирателя беззащитных собак.
Уверен, вы отлично знаете, что случается, когда вы надавливаете изнутри пальцем на переднюю стенку своего горла. По всей вероятности, то же самое произошло и с чудовищем. Старый Мозес громогласно рыгнул, причем мук этот напоминал удар обухом топора по большой деревянной бочке. Голова чудища немедленно отдернулась назад, из моих рук вырвало черенок, а сама метла, связанная из кукурузных стеблей, застряла в глотке Мозеса. После этого Старого Мозеса начало рвать — это единственное понятие, которое я могу применить для описания происходившего, и я не преувеличиваю. Я услышал, как потоки
