настоящая необходимость, и это будет в самый раз. А вы позаботьтесь о себе и благополучии своей семьи.
Вскоре мы с мамой уже усаживались в наш пикап. В уголках моего рта все еще хранился вкус Напитка Номер Десять. Я чувствовал себя как лев и готов был разорвать учебник математики в клочья.
Мы выехали из Братона. Успокоившаяся Текумса лениво текла в своих берегах. Вечерний ветерок тихо шелестел в ветвях деревьев: в окнах домов, где люди доедали свой ужин, горел свет. Глядя по сторонам, я мог думать только о двух вещах: о прекрасном лице молодой женщины с чудесными зелеными глазами и о новом велико с фарой и гудком.
Мама думала об утопленнике, покоившемся на дне озера Саксон, беспокойный дух которого являлся в снах моему отцу и Леди и не давал им обоим покоя.
Лето уже было на пороге. Запах фиалок и клевера умащивал вечерний воздух.
В одном из домов Зефира кто-то играл на пианино.
Часть вторая
Лето дьяволов и ангелов
Глава 1
Последний день школы
Тик… так… тик.
Что бы там ни утверждал календарь, для меня первым днем лета всегда был последний день школьных занятий. Солнце уверенно припекало все жарче и норовило задержаться в небе подольше, земля расцветала зеленью, а небо становилось все чище и чище, оставляя на своем куполе лишь редкие завитки облаков. Жара давала о себе знать с настойчивостью пса, чувствующего, что его время пришло; бейсбольное поле уже было аккуратно укошено и свежерасчерчено; бассейн заново вычищен, выкрашен и наполнен чистой водой; и пока наша классная, миссис Сельма Нэвилл, рассказывала нам о наших успехах и провалах в минувшем учебном году, мы, ее ученики, только что вынырнувшие из мучительного водоворота годовых экзаменов, не могли оторвать глаз от стрелок часов.
Тик… так… тик.
За партой, стоявшей по алфавиту после Рики Лэмбек и Дины Макарди, моя спокойно сидевшая половинка прислушивалась к словам классной, а другая половинка могла мечтать только о том, чтобы этот последний урок поскорее закончился. Моя голова была переполнена разными словами. Мне было просто необходимо освободиться от этих слов, стряхнуть их в прозрачный и теплый летний воздух.
Но мы обязаны были пребывать под властью миссис Нэвилл вплоть до сигнала прощального звонка и вынуждены были сидеть и страдать, пока время не придет к нам на выручку и не спасет нас, подобно Рою Роджерсу, наконец перевалившему через гребень холма.
Тик… так… тик.
Да имейте же сострадание!
Снаружи, за прямоугольными металлическими рамами школьных окон, нас ждал настоящий мир. Покуда я не имел ни малейшего представления о том, что за приключения ожидают меня и моих друзей в это лето 1964-го, но в том, что летние дни будут длинными и ленивыми, и в том, что, когда солнце наконец сдастся, отпустит небосвод и канет за горизонт, подадут голос цикады, а светляки будут творить свой танец в воздухе, что не будет никаких домашних заданий и что летняя пора будет самой расчудесной, я был уверен наверняка. Я сдал экзамен по математике, благодаря чему сумел-таки избежать — отхватив три с минусом — унылой ловушки летних занятий для отстающих. И летом мы с друзьями, дико носясь по травянистым равнинам, склонам крутобоких холмов и под тенистой сенью лесов, нет-нет да и остановимся, задумаемся и вспомним о тоскливой участи одноклассников, связанных узами летней школы — этой темницы, в которую по неопытности угодил Бен Сирс в прошлом году, — ибо время будет утекать без них, тогда как сами они никак не станут моложе.
Тик… так… тик.
Время, царь царей, на пьедестале неумолимой жестокости.
Наших ушей достигли доносившиеся из коридора шум и возня, следом раздались взрывы смеха и крики свободы, искрившиеся пузырьками радости. Кто-то из учителей отпустил учеников чуть раньше звонка. Внутри меня все сжалось от вопиющей несправедливости такого неравенства. Тем временем миссис Нэвилл, дама со слуховым аппаратом и оранжевыми кудрями, цвет которых она неизменно подновляла, несмотря на свои шестьдесят лет, продолжала свое неспешное повествование, словно в коридоре и не было никакого шума благодарного бегства. Наконец я понял: она просто не хотела отпускать нас от себя. Она желала видеть нас при себе столько, сколько это было ей позволено, не из пустого учительского рвения, а скорее всего потому, что дома ее никто не ждал, а одинокое лето вряд ли вообще можно назвать летом.
— Хочу надеяться, что вы, молодые люди и девушки, не забудете во время летнего отдыха иногда заглядывать в библиотеку.
Голос миссис Нэвилл был спокойным и мирным, но, выходя из себя, она была способна метать такие громы и молнии, по сравнению с которыми недавний метеор выглядел простой спичкой.
— Занятий не будет до осени, но вы все равно должны уделять время чтению. Не забывайте упражнять голову, потому что к сентябрю вы не должны забыть, что означает думать…
З-З-З-З-ЗВОНОК!
Весь класс одновременно вскочил на ноги, как огромное напуганное насекомое.
— Прошу всех сесть на места, — приказала нам миссис Нэвилл, — я вас еще не отпустила. Еще минута.
Боже, сколько может длиться эта пытка! Вполне вероятно, пронеслось у меня в голове, что за стенами школы миссис Нэвилл тайком отрывает мухам крылышки.
— Сейчас вы покинете класс и уйдете на летние каникулы, — продолжила классная. — Но сделаете это так, как подобает леди и джентльменам. Постройтесь парами по алфавиту и выходите организованно. Мистер Алькотт, будьте добры, возглавьте процедуру.
Слава Богу, в конце концов мы пришли в движение. Но едва класс успел опустошиться наполовину, в тот самый момент, когда я уже слышал звеневшие в коридоре радостные выкрики, разносившиеся эхом под сводами школы, миссис Нэвилл снова подала голос:
— Кори Мэкинсон? Прошу вас, подойдите ко мне на минутку.
Я повиновался, хотя душа моя трепетала от молчаливого протеста. Глядя на меня, миссис Нэвилл улыбнулась. Обращенная ко мне улыбка была похожа на очерченную красной помадной полосой ловушку для мелкой рыбешки.
— Ну что. Кори, надеюсь, ты доволен своими результатами? — спросила меня она. — Хорошо, что ты наконец послушался моего совета, приналег на математику и добился определенных успехов.
— Да, мэм, я доволен.
— Если бы ты так же старательно занимался все время, то мог бы окончить год с отличием.
— Да, мэм, — как заводной повторил я, сожалея о том, что мне довелось отведать Напитка Номер Десять только весной.
Класс уже опустел. Я слышал, как в коридоре замирает последнее эхо. У стола миссис Нэвилл пахло мелом от доски, чили, которое было у нас на ленч, и карандашной стружкой из точилки; под сводами школы уже собирались на свои летние посиделки призраки.
— Насколько я знаю, ты пишешь рассказы? — неожиданно спросила миссис Нэвилл, направив на меня свои бифокальные очки. — Верно, Кори?
— Да, мэм. — Я не стал утруждать себя поиском оригинального ответа.
— В этой четверти твое сочинение было признано лучшим в классе, и по устной литературе у тебя высшая оценка. Не хочешь в этом году принять участие в конкурсе литературного мастерства?
— Принять участие в конкурсе?
— Совершенно верно, в конкурсе литературного мастерства, — согласно кивнула миссис Нэвилл. — Ты ведь понимаешь, о чем речь? О конкурсе, который ежегодно спонсируется Комитетом по искусству.
Я никогда об этом не думал. Комитет по искусству, возглавлявшийся мистером Гровером Дином и миссис Эвелин Пасмо, спонсировал конкурс литературного мастерства, который включал в себя две номинации: эссе и короткие рассказы. Победителей награждали гравированными на меди похвальными грамотами и привилегией прочитать свое творение перед собравшимися на награждение в читальном зале библиотеки. Я
