спину. Может быть, он так и пытался сделать, но у него ничего не вышло. Может быть, он подумал, что не уйдет безнаказанным, и решил дождаться более удобного момента. Потому что отец рассказал все про машину, которая выкатилась из леса и свалилась в озеро. Может, он не тронул моего отца, потому что знал, что я видел его тогда на опушке. Но его лица я не разглядел. Я не имею ни малейшего представления о том, кто это был.
Когда я закончил, несколько минут мои друзья сидели молча. Бен первым раскрыл рот:
— Почему ты не рассказал нам об этом раньше? Ты боялся, что мы начнем болтать?
— Я хотел рассказать вам, но после того, что случилось со Старым Мозесом…
— Только не заводи эту шарманку снова, — предупредил Дэви Рэй.
— Я не знаю, кто такой человек в шляпе с зеленым пером, — проговорил я. — Он может оказаться кем угодно. Даже тем… кого мы все отлично знаем и видим каждый день, о ком никто из нас не подумает ничего плохого. Отец говорит, что узнать людей до конца невозможно и что в один прекрасный день каждый может удивить нас, сделав такое, чего от него не ожидали.
Мои друзья, трепетавшие от этих невероятных новостей, с радостью почувствовали себя в роли детективов. Все согласились зорко смотреть по сторонам в поисках человека в шляпе с зеленым пером и держать язык за зубами о том, что я рассказал, и ничего не говорить даже родителям, которые могли все выболтать и, сами того не желая, предупредить убийцу. Словно сняв ношу со своих плеч, я вздохнул с облегчением, хотя внутренняя тревога не исчезла.
Кто был человек, которого, по словам мистера Доллара, убил Донни Блэйлок? Что означало пианино или рояль в снах Леди, о которых та рассказывала моей маме? Отец так и не согласился сходить к Леди; несколько раз в неделю я слышал, как он кричит во сне по ночам. Я знал, что хотя тот зловещий рассвет давно минул, память о нем надолго останется и во мне, и в моем отце — о том, как отец видел внутри тонувшей машины прикованного к рулю человека со струной на шее, — воспоминания, которые еще долго будут мучить и изводить нас. Не раз и не два отец ходил на берег озера Сак-сон; он ничего не говорил нам об этом, хотя я замечал красную глину, которую он часто соскребал с ботинок, перед тем как подняться на крыльцо. Я и так обо всем догадывался.
На гребне солоноватой жары на нас накатился август. Однажды утром, проснувшись, я вдруг понял, что следующие несколько дней я буду вынужден провести в компании дедушки Джейберда, и эта мысль заставила меня немедленно натянуть на голову простыню.
Но время не удается обратить вспять. Даже чудовища со стен не могли мне помочь. Каждый год летом, хотел я того или нет, я должен был проводить неделю у дедушки Джейберда и бабушки Сары. Этот обычай был введен по требованию дедушки Джейберда. По сравнению с теми несколькими уик-эндами, которые я проводил в гостях у деда Остина и бабули Элис, недельное пребывание в жилище дедушки Джейберда, всегда сопровождавшееся различными необычными, не всегда приятными событиями, обычно стоило мне много нервов. Нынешнее пребывание у дедушки Джейберда тоже лежало тяжким грузом на моей совести: я не ждал от этого визита ничего хорошего.
Но в этом году у меня был план — я собирался заключить с родителями сделку. Уж если мне суждено отправиться на ферму, где дедушка Джейберд будет сдергивать с меня одеяло в полшестого утра, а в шесть — выгонять с газонокосилкой на лужайку, то по крайней мере я вправе потребовать от родителей разрешения отправиться в поход с ночевкой вместе с Дэви Рэем, Беном и Джонни. Почему бы и нет? Однако когда я сказал об этом отцу, он ответил, что подумает об этом. Это было большее, на что я мог надеяться. Об этом можно было догадаться с самого начала. Так что не прошло и двух часов, как я, попрощавшись с Рибелем, забрался в наш пикап, папа с мамой вывезли меня из Зефира за город вместе с рюкзаком со сменой белья и прочими пожитками, и, свернув с торной дороги на узкую и колдобистую, извилисто разрезавшую кукурузное поле, мы вскоре оказались перед фермой моего дедушки.
Бабушка Сара была симпатичная и веселая женщина. Я подозревал, что в молодые годы, чтобы подцепить такую женушку, дедушке Джейберду пришлось пустить в ход всю природную смекалку, остроумие, ловкость, очарование и молодецкий напор. Этого, впрочем, ему до сих пор было не занимать, только эти качества иногда принимали не совсем полезное для общества направление. С каждым годом его винтики все свободней и свободней сидели в своих гнездах, выпадая один за другим. Отец прямо говорил: дедушка Джейберд у нас съезжает с катушек. Мама же говорила про Джейберда, что он просто немного «эксцентричен». Что касается меня, то я считал его тупым старикашкой, который в слепоте своей до сих пор считает, что мир крутится вокруг него одного; но в одном я должен признаться честно: не будь дедушки Джейберда, я бы никогда не написал свой первый рассказ.
Я никогда не видел, чтобы дедушка Джейберд был добр к кому-то или чему-то, Я никогда не слышал от него ласкового слова, с которым он обратился бы к жене или сыну. В его обществе я все время чувствовал, что я не что иное, как его собственность (слава Богу — только на время). Его настроения были переменчивыми, как фазы Луны. Но вместе с тем дедушка Джейберд был прирожденным рассказчиком: стоило ему начать свою повесть о домах с привидениями, одержимых демонами воронах, индейских кладбищах или собаках-оборотнях, вам оставалось только слушать с раскрытым ртом с начала до конца.
Мрачные темы были его коньком. Дедушка Джей берд отличался некоторой сообразительностью, но по жизни был глуп как пуп и в свое время едва сумел осилить четыре класса. Иногда я поражался, каким образом моему отцу удалось стать тем, кем он стал — после семнадцати лет, проведенных в мрачной тени дедушки Джейберда. Как я уже говорил, дед начал съезжать с катушек примерно с момента моего появления на свет; несмотря на то что в его семье была разумная половина в виде бабушки Сары, я был уверен, что события следующей недели, которые я пока даже представить себе не мог, наверняка окажутся из ряда вон выходящими.
Дом дедушки Джейберда был уютным и удобным для жилья, хотя и не представлял собой ничего особенного. На принадлежавшей дедушке земле, кроме большущего кукурузного поля, имелись просторный огород и лужайка, а также кусок леса, где дедушка находил себе поживу.
Бабушка Сара была по-настоящему рада нашему приезду и пригласила нас пройти в гостиную, где воздух разгонялся электрическим вентилятором. Не прошло и минуты, как в гостиной появился и сам дедушка Джейберд, облаченный в фермерский комбинезон. В руках он держал стеклянный кувшин с янтарной жидкостью внутри, которую отрекомендовал как «медовый чай».
— Я выбраживал его две недели, — объявил он. — Хотел, чтобы настоялся как следует. Вот, отведайте.
У дедушки были наготове большие глиняные чашки. Он быстро разлил напиток.
Должен сказать, что чай был совсем неплох. Все, кроме самого дедушки Джейберда, выпили по второй чашке. Вероятно, дедушка знал взрывную силу своего зверского состава. Следующие пять часов я почти безвылазно провел на горшке с ощущением, что мои внутренности выворачиваются наизнанку. По рассказам отца и мамы, дома с ними творилось приблизительно то же самое. Бабушка Сара, чей организм наверняка был привычен к дедушкиному домашнему творчеству, скоро свалилась в спальне как подкошенная и проспала все нелицеприятные эпизоды, происшедшие далее со мной. Она ничем не проявила своих переживаний, за исключением того, что посреди ночи испустила высокий душераздирающий крик баньши, от которого у меня на затылке поднялись волосы дыбом.
После того как чай был выпит, а обед съеден, родители засобирались обратно домой в Зефир. Я почувствовал, как переменился в лице. Должно быть, я выглядел как побитый щенок, потому что перед тем, как сесть в пикап, мама обняла меня и шепнула на ухо:
— Все будет в порядке, Кори. Позвони мне сегодня вечером, хорошо?
— Хорошо, — поклялся я и, стоя на крыльце, долго смотрел вслед, пока поднятая с дороги пыль не осела на коричневых стеблях кукурузы. «Всего одна неделя, — сказал себе я. — Всего одна неделя, это совсем немного».
— Эй, Кори! — позвал из своего кресла-качалки дедушка Джейберд. Он ухмылялся: это был плохой знак. — Слушай анекдот! Заходят три гитариста в бар. Первый гитарист говорит: «Эй, налейте-ка мне!» Бармен оглядел его с головы до ног и отвечает: «Мы здесь музыкантам не наливаем». Тогда второй гитарист решил попытать свое счастье. «Налейте-ка мне!» Бармен поглядел на него: «Я же сказал, мы здесь музыкантам не наливаем, так что давай вали отсюда!» Тогда вперед вышел третий гитарист, у которого в глотке было сухо, как в дьяволовой печи, и говорит: «Налейте-ка тогда мне!» Бармен тогда прищурился и
