лошадка занервничала. — Эй! — снова крикнул я. — Прекрати, не то накличешь обезьян.
Это его образумило — правда, ненадолго. Он обернулся и сказал:
— Думаешь, мне есть дело до обезьян? Черта с два! — Гудение возобновилось.
У шлема была решетка, загораживавшая лицо, но я все же рассмотрел, что оно у него заостренное, бледное, с косыми глазами; сам водитель был одет в красный комбинезон под цвет машины; впрочем, комбинезон не скрывал его болезненную худобу.
— Пусть тебе нет до них дела, — сказал я, — но если не прекратишь этот шум, они начнут швыряться в тебя камнями. Обезьяны уважают покой и тишину.
Он перестал гудеть и воинственно уставился на меня.
— Хорошо, — сказал он. — Подчиняюсь судьбе. Мое будущее предопределено.
— Да ну? — усмехнулся я.
Он откинул прозрачную крышу и вылез из машины. Моя лошадка попятилась назад.
— Я пересеку равнину, — заявил он, выпятив грудь и покачиваясь; можно было подумать, что этот тщедушный человечек мнит себя десятифутовым верзилой.
— Вот оно что! — Я посмотрел на запад, в пустоту, простиравшуюся до самого темного горизонта. — А последнее желание заготовил? Может, родне что передать?
— Я наверняка не первый. Должно быть, у вас многие пытаются пересечь равнину.
— Таких болванов не встречал.
— Но обладателей карты ты тоже не встречал. — Он достал из машины какие-то заляпанные бумажки и помахал ими в воздухе, отчего моя лошадка захрапела и чуть не встала на дыбы. Он оглянулся, словно боясь, что нас подслушают, и сказал: — Этот мир не такой, как тебе кажется, совсем не такой. Я нашел карты там, на севере. Можешь мне поверить, это настоящее открытие!
— А как ты поступишь с Плохими Людьми? Будешь лупить их по башке своими бумажками?
Я успокоил лошадку и спешился. И оказался выше водителя на целую голову, несмотря на его шлем.
— Я им не попадусь. Мой путь лежит туда, куда они не посмеют сунуться.
Что толку спорить с психом? Я сменил тему.
— Тебе не спрятаться от Плохих Людей, если не перестанешь будоражить своим гудком обезьян. Зачем тебе это?
— Разминка. Подпитка энергией.
— На твоем месте я бы разминался подальше от скал.
— Никогда не видел этих обезьян. — Он посмотрел на скалы. — Какие они?
— Белая шерсть, синие глаза… Ростом с человека, только щуплые. И почти такие же сообразительные, как мы.
— Не верю я в это. Ни единому словечку не верю.
— Раньше я тоже не верил. Но потом встретил человека, побывавшего у них.
Он выжидательно смотрел на меня. Я не собирался вдаваться в подробности, но торопиться мне было некуда, и я рассказал ему про Уолла.
— Знаешь, какой был детина! Никогда таких не видел. Под семь футов, и сам здоровенный: грудь, как бочка, ножищи, как у быка.
Мой слушатель прищелкнул языком.
— Но что удивительнее всего — у него был ласковый, прямо женский голосок, разве что немного пониже. Это только подчеркивало его уродство. Обезьяны — и те краше его! Брови насупленные, кустистые, сросшиеся с волосами на лбу. И весь волосатый. Он пришел с севера, из разрушенных городов. По его словам, жить там было тяжело, никакого спасу: Плохие, каннибализм и все такое прочее. Но сам он не был дикарем, наоборот. Правда, он больше помалкивал. По-моему, к обезьянам он относился не хуже, чем к нам.
— Он что, ушел к ним жить?
— Не то чтобы ушел, а бродил поблизости от них. Он нам помогал. Обезьяны воровали у нас младенцев, и он считал, что может вернуть детей.
— И как, получилось?
Мой конь заржал и ткнулся мордой в грудь водителю; тот погладил его по носу.
— Он заявил, что мы все равно не согласимся взять их назад. Зато много рассказывал о том, как живут обезьяны. Вроде бы у них там пещера… — Я попытался припомнить, как изобразил все это Уолл. Ветер выводил тоскливые рулады среди уступов, небо было унылым и холодным, среди барашков-облаков проглядывало бледное, невыразительное солнце. — Они выложили пещеру черепами убитых людей: повсюду, на стенах и на потолке, сплошь оскаленные черепа! Да еще размалеванные в обезьяньем вкусе. В этой пещере и жили наши дети.
— Черт! — сочувственно произнес водитель.
— Вот и скажи, разве они не такие же сообразительные, как люди?
— Похоже, что так, — ответил он, поразмыслив.
— Так что лучше тебе с ними не связываться. На твоем месте я бы ехал подобру-поздорову.
— Наверное, я так и поступлю, — сказал он.
Я больше ничего не мог для него сделать. Я сел в седло и развернул коня в ту сторону, где кончался свет и царила тьма.
— А ты что тут делаешь? — окликнул меня водитель.
— Ищу тигровые кости. Я вырезаю из них всякую всячину.
— Ишь ты! — Можно было подумать, что для этого требуется бездна ума. Ему расхотелось меня отпускать. Было заметно, как он напуган.
— Думаешь, у меня ничего не получится? — спросил он.
Я не желал его стращать, но врать тоже не мог.
— Что-то не больно верится. Слишком далек путь.
— Ты не понимаешь, — возразил он. — У меня есть карты и тайное знание.
— Тогда, возможно, тебе повезет. — Я развернул лошадь и помахал ему рукой. — Желаю удачи!
— Обойдусь! — крикнул он мне вдогонку. — У меня больше бесстрашия, чем у твоей лошади. У меня…
— Все равно — удачи! — крикнул я и поскакал в западном направлении.
Откуда взялся этот мир? Наши предки решили, что им не надо этого знать, и попросили Капитанов лишить их этого знания. Возможно, я на их месте поступил бы так же, но иногда сожалел об их решении. Одно мне известно твердо: как-то раз Капитаны спустились со своих орбитальных станций, разбудили тех, кто выжил после Великой Катастрофы, вывели их из пещер, где они спали, и поведали правду о мире. Капитаны предоставили нашим предкам выбор: жить наверху, на станциях, или на земле. Кое-кто из предков слетал на станции, чтобы осмотреться, но там, видимо, оказалось совсем худо, потому что никто не вызвался туда переселиться. Капитанов это не удивило: они сами были невысокого мнения о своем образе жизни, и у наших предков появилось подозрение, что Капитаны считают себя ответственными за то, что случилось с миром. Но так это или нет, Капитаны оказали нам большую помощь. Они спросили у предков, хотят ли те помнить прошлое или предпочитают его забыть; по их словам, у них были устройства, стирающие память. Видимо, наши предки не смогли бы дальше жить с памятью о стольких смертях — и они избрали забвение. К тому же они решили отказаться от многих достижений старого мира, поэтому мы остались только с ружьями, лошадьми, гидропоникой — и это все, не считая наших хобби (как у того типа с золотым шлемом и машиной-пузырем), а также больниц.
Больница в Эджвилле представляла собой длинное серебристое здание без окон, где нам делали инъекции и где мы беседовали с Капитанами. Стоило нажать черную кнопку на серебристой панели — и на экране появлялось изображение Капитана. Капитаны были каждый раз разные, но все похожи друг на друга и все скрывали от нас свои имена. На вопросы они отвечали только: «Я — Капитан Южного Дозора». У них были худые бледные лица и влажные красные глаза; все, как на подбор, тощие, нервные, маленькие.
Откуда взялись обезьяны и тигры? Наверное, в пещерах спали и животные. Наши предки могли бы попросить Капитанов не оживлять их, но потом решили, что враги сделают людей сильнее. Раньше я ненавидел за это наших предков, хотя понимал их резоны. Они хотели жизни, полной риска, способной
