нам гордость и не позволит затеряться в бескрайних просторах космоса. Они с жаром исследуют все новое — и ни время, ни ослепляющая мудрость наших наставников не производят на тридденитов никакого впечатления.
Возможно, это еще одно свидетельство безумия человечества.
Лентили шествуют среди нас, словно боги.
Мы, в свою очередь, научились кое-чему из того, что стало достоянием собак и лошадей. Мы вкушаем из той самой чаши, из которой Когда-то питались наши кузены-приматы. Чаши смирения.
Не вызывает сомнения, что человечество было преисполнено гордыни, когда считало себя венцом творения. Даже в те моменты, когда мы почитали Божество, мы всегда создавали немалую дистанцию между ним и собой, отсылая Божество куда-то на небесный свод, чтобы остаться владыками Земли.
Теперь мы полны смирения и стараемся сделать все, чтобы оказаться достойными цивилизации, чьи величайшие достижения мы можем лишь с благоговением созерцать. Нет сомнений, теперь мы выглядим лучше, чем наши дикие предки. Мы умнее, добрее, можем по-настоящему любить. И, вопреки всем ожиданиям, оказались способны к творчеству.
У меня есть теория, которая объясняет эту нашу последнюю способность, однако я не собираюсь ни с кем ею делиться. Именно поэтому раз в год, рискуя прослыть чудаком, я принимаю участие в поминальной службе у скромной могилы на кладбище Бриджес. И пока большинство присутствующих говорит о чести, жалости и мученичестве благородного человека, я отдаю свое уважение тому, кто, возможно, видел, куда пойдет человечество, и понимал, какие опасности подстерегают его на этом пути.
Я преклоняюсь перед тем, кто вручил нам бесценный Дар и сумел изменить будущее.
Да, он был мучеником. Однако я понимаю, что Тридден прихватил с собой в заточение знание, которое должно было его утешать.
Эта улыбка…
Они шествуют среди нас, словно боги. Но и у нас есть возможность ответить.
Лентили знают, что Тридден был безумен. Они знают, что нет у нас никакого тайного Дара. Мы не защищаем их от ослепительной правды, скрывая что-то из жалости. И любви.
Они знают это.
И все же раз за разом я кое-что замечаю! Я замечаю сомнение в их глубоких, выразительных глазах — когда очередное наше открытие удивляет их, пускай всего лишь на миг!
Я видел это краткое удивление и смущение. Мгновенное, но такое страшное сомнение.
Именно в такие моменты я их жалею.
Благодарение Богу, я могу их жалеть.
Вот таким неожиданным образом законно избранный президент поставил зарвавшихся чужаков на место. Потому что у человечества масса талантов, и каждый из них может оказаться Даром, неповторимым во всей необъятной Вселенной. Ибо народ без чувства собственного достоинства, без понимания собственной самобытности обречен на рабство — пусть даже и в золотой клетке со «сникерсом» во рту.
А мы приступаем к новому туру нашего конкурса. На сей раз «соперником» читателей является наш российский писатель, уже публиковавшийся на страницах «Если».
Прямой разговор
Андрей СТОЛЯРОВ
«ВЫШЕ ЛЮБЫХ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ»
Друзья! В пятом номере «Если» мы объявили о появлении в журнале рубрики «Прямой разговор». Напомним ее суть: заранее называем писателя-фантаста, согласившегося ответить на вопросы поклонников жанра; читатели присылают в редакцию вопросы; редакция отбирает как наиболее характерные, так и самые интересные, а затем предлагает их писателю. В «первую тройку» вошли Кир Булычев, Андрей Столяров и Гарри Гаррисон, в адрес которых пришло 67 писем. (Некоторые читатели задавали вопросы одному автору, иные решили побеседовать со всеми тремя). Наиболее характерные вопросы заданы от имени всей аудитории, а наиболее интересные — «именные». Их авторы получат по книге с автографом любимого писателя.
Какая Ваша книга принесла Вам наибольший успех?
Трудность в том, чтобы определить — что именно считать успехом. Если говорить о коммерческой стороне дела, то есть о тиражах, то наибольшим успехом пользовался мой сборник «Изгнание беса». Если под успехом подразумевать признание, то признание получила книга «Монахи под луной». Все произведения этого сборника были отмечены литературными премиями: целых два «Странника» и «Бронзовая улитка». Если же считать успехом нечто такое, что не поддается определению ни в цифрах, ни в терминах, то здесь вне конкуренции «Малый апокриф». У этой книги странная судьба: ее тираж как будто растворился в воздухе. Никто никогда не видел, чтобы «Малый апокриф» где-нибудь продавали. На книгу не было, по-
