Ей хватило бы сил, чтобы придержать с одного боку хрупкий планёр и не позволить нам нормально взлететь. Вот только хватит ли на это духу?
— Помилуй, Господи… — только и сказала Хелен, сдвигаясь на своем сиденье. Луиза вмиг села рядом, одной рукой уперлась в пульт, другой схватилась за плечо летуньи. Та даже не заметила этого. Толкачи взревели, оба сразу, планёр вздрогнул, и летунья рывком повернула рычаг, зажигая остальные заряды.
Планёр заскользил по натертому паркету вперед, к проему.
Глава четвертая,
в которой Хелен вновь демонстрирует чудеса мастерства, но то, что делает Маркус — все превосходит.
Сколько раз я уже видел, что с людьми жажда жизни делает, а все равно не перестаю удивляться.
Самопожертвование, самоотречение — это уж больше для деяний святых и для детских сказок. Нет, оно бывает, конечно. Но обычно в горячке боя, в приступе ярости. Тогда и впрямь — солдат простой, за которым ни древности рода, ни дворянской чести, грудью на пулевик ложится, путь товарищам прокладывая. Тогда в горящее здание кидаются, в омут прыгают, с усмешкой на казнь идут. Ярость! Ярость и ненависть — вот они лишь творят настоящее самопожертвование.
А чтобы любовь и благочестие… нет, не знаю.
Думал, хоть сестра Луиза, что после светских неудач к духовным делам амбиции свои обратила, пример покажет. Какое там!
В реве толкачей, поджигая за собой пол, мигом затянув дымом весь зал воздухоплаванья, несся планёр к выбитому Словом проему. И был он перегружен так, как его строители и помыслить не могли. И не с планёрной полосы взлетаем, без буксиров и канатов, а на четырех толкачах, что, в общем-то, совсем не для взлета предназначены.
Сила в них была огромная, что уж тут говорить. Только главная беда в другом крылась. Посмотрел я на крылья двойные, между которыми грохотали огненные струи. И понял, о чем тревожилась Хелен.
Все равно будто в хрупкую двуколку запрячь четырех могучих коней. Им-то радость, мчаться по дороге, а вот каково легкой повозке?
Падение было недолгим, и мне показалось, что Хелен сама опустила нос планёра к земле, чтобы тут же рвануть рычаги на себя, будто останавливая закусившего удила коня. В паре метров от земли планёр выправился и наступил короткий, будто вечность, миг, когда «Король морей» завис, раздираемый земной тягой и рвущимися вверх ракетными толкачами.
А потом планёр взмыл в небо.
За ревом толкачей ничего слышно не было. Взлетали мы под неимоверным углом, посильнее, чем когда сквозь тучи прорывались. А сейчас облаков не было никаких, встающее солнце удивленно заглянуло в стекла кабины и ускользнуло. Планёр мотало и крутило, крылья дугой выгибались вперед, и как ухитрялась Хелен вести машину — один Господь знает.
Луиза так и не успела пристегнуться. Сейчас она почти лежала на спинке, медленно сползая на меня. Нетрудно было сообразить, что если настоятельница, почти не уступающая мне весом, слетит с кресла, то вылетит сквозь заднее стекло кабины, возможно, прихватив и меня.
Вот и облегчение машине…
Упершись в шею Луизы, я изо всех сил удерживал ее от падения. К счастью, Хелен заметила неладное и стала выправлять полет. Мы уже были над водой, и планёр разворачивался, ложась на курс к берегу.
— Крылья сейчас лопнут! — вдруг крикнула Хелен.
А перед нами уже возникал линкор. Мы должны были пронестись над ним, и кажется, нас заметили.
С острова в планёр палили все, кому не лень. Вспышки и клубы белого дыма пестрели среди деревьев и зданий, видно, преторианцы готовы были нас угробить, лишь бы не дать уйти. Но попасть оттуда в нас или важную тягу перебить — это невозможная удача нужна.
А вот с линкора били серьезнее.
Полыхали по бортам вспышки — в нас стреляли из скорострельных пулевиков. Расстояние еще было велико, но неумолимо сокращалось, а когда в воздухе сразу тысячи пуль — одна, да и отыщет цель.
— Сворачивай! — закричал я. — Хелен!
Но летунью больше волновал стонущий от напряжения планёр, чем стрельба. Покачивание планёра — будто Хелен выбирает курс… Она рванула рычажок, знакомый мне еще по прежней машине.
Вот только раньше толкачи отцеплялись уже пустыми, гаснущими. А сейчас они были в самом разгаре работы.
Две дымные струи ушли из-под крыльев. Бочонки толкачей, освобожденные от необходимости тащить планёр, мигом ушли вперед. И не беспорядочно кувыркаясь — видно, узкие ребра-крылышки придали им устойчивость. По ровной дуге они мчались к линкору.
Оставшаяся пара толкачей несла нас вперед. В скорости мы будто и не потеряли, видно, сказалось уменьшение веса.
Хелен издала воинственный клич. Это был не просто выкрик, а какая-то безумная боевая песня…
Луиза издала слабый стон, то ли протестуя против богохульства, то ли просто в ужасе.
А умчавшиеся толкачи летели к кораблю. Я вдруг понял, что Хелен не просто убегает. Она атакует! Державный линкор! Да что там мои грехи — Ночная Ведьма, считай, подняла мятеж!
Повешение. Или четвертование.
Один толкач пронесся сквозь паутину мачт и снастей: будь у линкора паруса подняты — точно бы вспыхнули. А так пронесся над бортом, воткнулся в воду и сгинул.
Но второй толкач, оставляя за собой полосу огня и дыма, ударил в палубу, рядом с большой оружейной башней, откуда шла беспрерывная пальба. Вспыхнуло пламя, повалил дым. Конечно, урона серьезного горючая смесь из расколовшегося толкача не нанесла, это же не боевая ракета. Но палубу затянуло дымом.
А это было хорошо, потому что нам все равно лететь над кораблем, и там никто пуль жалеть не станет…
Хелен пела не очень-то музыкально, но зато от души, громко. Но тут Луиза издала тонкий визг, и летунья осеклась. Видимо, поняла, что монахиня способна вцепиться ей в волосы, и это никак не будет