ближе, тщательно прицелился — и тут понял, что занятая им позиция не так хороша, как хотелось бы. Из соседнего окна стрелять было бы удобнее.
Подхватив свои молнии, он сделал два шага по поскрипывающему полу. Оставался еще шаг, и вдруг с пронзительным треском пол ушел из-под ног. Слишком поздно Тесей понял, что ухитрился ступить на незакрепленный участок. Он попытался дать задний ход, но поздно. И провалился.
Он падал сквозь прозрачные изобразительные ткани, из которых сооружен лабиринт. Стремительно миновал область колоссов, серых по цвету, цилиндрических по форме, расположившихся со своими кровными родственниками на мрачном фоне кошмаров. Затем проскочил через скопление наносекунд и типичных сомнений, потом через скопище странно очерченных пренебрежений и наконец через склад, полный преувеличений и преуменьшений.
Ни одну из этих тканей не удавалось хорошенько рассмотреть. Можно было только ломать голову над вопросом, как это Дедал сумел совладать со столь ненадежными материалами.
Затем в действие вступила механика лабиринта, и Тесей очутился на обычной классической городской улице. Она дрожала и колыхалась под влиянием риторических отражений, а вдали возникал автор, фигура невероятной красоты и интеллектуальной мощи. И не просто возникал, а пытался, невзирая на множество персональных проблем, вновь собрать в единое целое рассыпавшийся сюжет, как незабвенного Шалтая- Болтая.
Роберт Шекли
«НАДО ПРОСТО ЖИТЬ!»
На вопросы читателей «Если» отвечает писатель-фантаст
Как Вы начинали свою фантастическую карьеру?
Всерьез я увлекся фантастикой в четырнадцать лет. На меня тогда произвели огромное впечатление рассказы Генри Каттнера. Поразительно, как много он ухитрялся сказать в каждой небольшой вещице! Разумеется, я всерьез не предполагал заниматься фантастикой, но меня просто захлестнул поток идей, которые требовали своей реализации. Сейчас я уже могу сказать, что в каком-то смысле не всегда знаю, что именно пишу. Но во время работы возникает ощущение, что вот это — сработает, а это — вряд ли… Возможно, это просто творческая интуиция, но она меня, кажется, не подводила. Больше всего я люблю работать в жанре рассказа, но с каждым годом спрос на малую форму падает, и мне пришлось заняться романами. Но свой стиль, как мне кажется, я сохранил.
Судя по таким Вашим произведениям, как «Хождение Джоэниса», у Вас было весьма своеобразное представление о нашей стране. Изменилось ли оно после Вашего посещения России осенью прошлого года? (А. Савенко, Харьков)
Сразу признаюсь, что мое представление о России в то время было весьма фантастическим. Я совершенно не думал о реальной России. Возможно, в это время и ваши авторы так же легко придумывали «свою Америку». Конечно, сейчас я увидел настоящую Россию, и она никакого отношения не имеет к той выдуманной гротескной стране. А тогда я писал «Джоэниса» в весьма шутливой, несерьезной манере, фантазировал, словно в каком-то опьянении, совершенно бесконтрольно.
Есть люди, которые считают фантастику литературой второго сорта. Как Вы относитесь к такой точке зрения?
Это очень трудный вопрос. Я никогда не надувал щеки и относился к своей работе просто как к рассказыванию историй. Правда, я считал себя при этом и сюрреалистом. Но никогда не пытался представить фантастику в виде «Большой Литературы». Для меня это слишком серьезная концепция, я никогда ее к себе не примерял. Да и не дело писателя думать, «большой» он или «маленький». Его дело — писать. Что касается ненавистников фантастики, так это просто близорукие люди, находящиеся в плену очередного стереотипа. А стереотипы всегда неверны.
Что бы Вы посоветовали молодым людям, пробующим свои силы в фантастике? (Д. Соломин, Калуга)
Ну, если бы я советовал американцам, то предупредил бы их, что нынче крайне сложно создать себе репутацию короткими рассказами. С тех пор как преобладающей формой стал роман, научная фантастика значительно изменилась. И увы, не в лучшую сторону! Ведь много хороших идей просто не годятся для больших романов, они достойны лишь рассказов. И еще я посоветовал бы начинающему автору прежде всего хорошенько изучить жанр, прочитать классиков, чтобы найти уникальный, характерный только для него стиль. Понять, чем он будет интересен читателю. Необходимо думать только о том, чтобы написать стоящую вещь, а не о том, удастся ли продать ее издателю. Все то же самое я могу повторить и перед российской аудиторией.
Есть ли вообще будущее у литературы, не уничтожат ли ее мультимедийные технологии?
Да ерунда все это! Всегда будет существовать огромная потребность в историях. Они — сами по себе, а все эти CD, компьютерные игры и прочие штуки — сами по себе. Для меня компьютер — это просто очень сложная пишущая машинка. Мой друг создал для меня страничку в Интернете, так я в нее и не заглядывал, неинтересно. Кстати, покойный Роджер Желязны вообще работал только на пишущей машинке. Я не разделяю всех этих страхов перед Интернетом, как прообразом некоего компьютерного чудовища, который своей паутиной задушит весь мир. Это просто один из способов вести долгие и пустые беседы, поддерживать иллюзию творчества, живого общения…
Во многих Ваших ранних произведениях часто рассматриваются темы «охотника и добычи», «вины и искупления». Насколько было велико влияние фрейдизма в ранних вещах, и сохранилось ли оно сейчас? (Р. Судоплатов, С.-Петербург)
Не было никакого влияния. Разумеется, у меня было кое-какое представление о Фрейде и психоанализе, но я к этим вещам относился несерьезно. Не надо искать глубин там, где они не предполагались. Хотя еще никому не удавалось обуздать интерпретаторов.
Как Вы думаете, будет ли все хорошо для человечества? (О. Карсавина, Москва)
Это еще почему? Я считаю, что человечество в общем-то и не предназначено для счастливой жизни и счастливого конца. Предназначение человечества в другом. Надо просто жить!
