в лужи, по центру которых висели большие грязевые облака; окаймлявшие их канавки были тронуты ржавчиной, постепенно сходившей на нет — словно художник сполоснул в них свою кисть.
Повсюду были беспорядочно разбросаны жвачка, сигаретные окурки и бутылочные крышки; они тонули во внешней оболочке пространства, сливаясь с асфальтом, камнем, грязью, водой, мутью. Доведись вам отсюда десять квадратных сантиметров, как вырезают из поля на школьных практических занятиях по географии — десять сантиметров в длину на десять в ширину, и еще десять в глубину, — вы обнаружили бы столько всякого материала для анализа, столько слоев, вообще столько материи, что ваши исследования, разошедшись во всевозможных направлениях, продолжались бы до бесконечности, пока вы наконец не подняли бы в отчаянии руки и не объявили ждущему от вас отчета начальству: «Здесь слишком много всего, слишком много материала для обработки, ну просто слишком много».
Я приехал на место реконструкции с юга. Там, где Шекспир-роуд переходит в Колдхарбор-лейн, под мостом, пересекающим дорогу, перпендикулярную мосту, на котором меня остановили в день, когда стреляли по-настоящему, через улицу была протянута полицейская лента. Туда отрядили полицейского — заворачивать машины. Я показал ему пропуск, который часом раньше прислал мне с курьером Наз; он пропустил меня. Не обращая внимания на подошедшего поздороваться со мной Наза, я задержался рядом с полицейским и спросил его:
— Вы были здесь в тот день, когда стреляли?
— Нет, — ответил он.
— Я имею в виду, не именно вот здесь, а вообще на той стороне отгороженной зоны?
— Нет, в тот день меня там не было.
Я пристально глядел на него еще несколько секунд, потом мы с Назом двинулись дальше.
— Как спали? — спросил Наз.
Я вообще не спал. От усталости пятнистый рисунок мокрых и сухих участков на тротуаре казался четче. Воздух был ясным, но не ярко-голубым — солнце пробивалось через тонкий слой белых облаков. В его свете возникали тени и отражения: от столбиков и телефонной будки, на поверхностях луж.
— Неважно, — сказал я. — Сколько у нас времени?
— До шести вечера.
— Продлите, — велел я ему.
— Больше времени они нам не дадут.
— Заплатите им. Предложите вдвое больше того, что мы уже заплатили, а если откажутся, еще вдвое больше. Место между натянутыми лентами — все наше?
— Да.
Отгороженный участок протянулся между мостом и светофором, где меня остановили в первый день, — но основное пространство реконструкции составляла лишь какая-то треть этого места. Остальные две трети были отданы под обеспечение: машины и ящики, столы, большой фургон с открытыми задними дверцами — оттуда две женщины выдавали кофе. Все машины были припаркованы странно: не ровно вдоль тротуара, а как попало, беспорядочно, прямо поперек дороги.
— Так обычно бывает, когда произошла авария, — сказал я Назу.
— Что вы?
— Или когда ярмарка, — продолжал я. — Если на траве.
— А, вот вы о чем. Ну да. Мне всегда нравились ярмарки.
— Мне тоже.
Мы улыбнулись друг другу, и я окинул взглядом наше место. Один из подчиненных Фрэнка, знакомый мне по зданию, вынимал из ящика копии автоматов и вместе с еще одним человеком относил их к фургону, откуда две женщины подавали кофе. Еще один человек выходил из тускло-красной «БМВ», которую припарковал посередине дороги у светофора. Еще один, незнакомый мне коротышка, стоял в двух футах позади него, наблюдая за происходящим. Я снова взглянул на землю. Помимо слоев и трещин там имелись еще и канализационные устройства: земля была усеяна дырами и стоками, размещенными согласно плану, существовавшими со времен прокладки дороги. В асфальт была вделана небольшая крышка, на которой значилось «вода», и еще одна, почти точная копия первой, с надписью «Лондонский транспорт». На другой, побольше, покруглее, вделанной в пожарный кран, имелись две надписи, EM124 и B125, еще на одной просто стояла буква C. Столько всяких отверстий туннелей и трубопроводов, стоков и точек подачи, коммуникаций, уводящих бог знает куда. Видно было, что работа нам предстоит большая.
— Где реконструкторы? — спросил я.
— Вон там, — Наз показал на фургон.
Позади него стояли трое темнокожих мужчин и пили кофе. Двое из них были те самые, на которых я указал Назу в день, когда мы сняли театр «Сохо»; третьего я видел впервые. Он выписывал маленькие круги на красном спортивном велосипеде, пытаясь удержаться, не касаясь ногами земли.
— Это жертва? — спросил я.
— Да, — ответил Наз.
— Отстраните его. Его место займу я. Двое других пусть подойдут ко мне. И еще, Наз…
— Да?
— Я хочу побольше заплатить людям, которые все организовали.
— Кого вы имеете в виду?
— Людей, которые работали с вами над координацией всех отдельных элементов. Не тех, которые непосредственно что-то делают, а тех, благодаря кому у других все согласовывается. Понимаете?
— Да. Но вы им и так много платите.
— Значит, заплатите еще больше.
С этими словами я прижал большой палец к другому, прямо к тому месту, куда несколько часов назад воткнул нож. Деньги — как кровь, рассуждал я. Я лишь едва кольнул себя; там осталось еще много для других.
Наз подошел к троим темнокожим мужчинам у фургона. Я видел, как он отводит в сторону того, что ездил кругами на велосипеде, и разговаривает с ним. Мужчина слез с велосипеда, еще немного поговорил с Назом, потом, крупно шагая, вернулся к фургону, сунул руку внутрь, вытащил сумку и направился к полицейской ленте. Тем временем двое других неторопливо приблизились ко мне. Я проинструктировал их.
— От вас требуется вот что: подъехать на «БМВ» вон оттуда, от светофора, туда, прямо к самому «Грин мэн».
— Ваш сотрудник нам разъяснил, что за чем идет, — сказал один из них.
У него был лондонский акцент и приветливое, улыбчивое лицо.
— Да, но вы должны припарковаться прямо там, понимаете? В точности. Капот, перед, нос — чтобы все было в точности там, не дальше, чем край второго окна «Грин мэн». Паркуетесь там, потом выходите — автоматы берете с собой — и идете через улицу, стреляя в меня.
— В вас? — спросил он же.
— Да. Роль жертвы буду реконструировать я. Через улицу вы должны идти помедленнее, с ленцой, и при этом стрелять в меня. Только не стреляйте до… так, пойдемте со мной.
Я подвел их к телефонной будке.
— Начну отсюда. Вы подъезжаете, я как раз вышел из будки. Или как раз выхожу. Сажусь на велосипед и начинаю крутить педали, еду в этом направлении, вот сюда. Вот тут вы и должны начать стрелять — когда я подъезжаю вот сюда, где начинается «Движение».
— А где нам стоять? — снова спросил мужчина.
— Там.
Мы пошли назад через улицу, я подвел их к пятачку прямо посередине, где трещины расходились, образуя похожий на соты узор из повторяющихся шестиугольников.
— От машины идете сюда. Но только до этого места. Стрелять можете и дальше, но как дошли до этого места, тут же прекратить двигаться вперед. Я попытаюсь свернуть вот на эту улицу, Белинда-роуд, а руль велосипеда подо мной вильнет, и я свалюсь. Потом я снова встаю, тут вы снова стреляете, а я снова падаю. Пока все это происходит, вы, ребята, стойте здесь. Немного постояли, и обратно к машине. Да, давайте вот так. Вот так, и все.
