— Так что ты собираешься делать?
— Жить.
Игорь поморщился.
— Мишка, ты не в Токен-центре тесты сдаешь. Я тебя не спрашиваю, почему ты ушел из дома. Мне интересно, зачем ты ушел.
— Чтобы жить, — честно попытался я объяснить. — Я ведь имею теперь право на бесплатное жилье в городе с населением менее ста тысяч?
— Имеешь, — весело подтвердил Игорь. — И получишь, спору нет.
— Я в И Пин ехал, — сказал я. — Это где китайская колония. Говорят, они нормально относятся к таким, как мы.
Игорь ухмылялся. Он открыл ящик стола, достал оттуда пачку сигарет и зажигалку. Спросил:
— Будешь?
— Нет.
— Это не травка, не бойся. Обычные безникотиновые сигареты.
— Все равно не буду, — сказал я. — Ты лучше скажи, как здесь относятся к нам?
— К детям, что ли? — выпуская кольцо дыма, спросил Игорь.
— К детям, получившим Знак Самостоятельности.
— Да нормально относятся, как везде, — лениво сказал он. Голос у него изменился, и если бы не явный запах табака и горелой бумаги, я бы заподозрил, что он. куртаг травку. — Ты не комплексуй. И в страшилки не верь. Везде в мйре к детям, доказавшим свое право жить самостоятельно, относятся одинаково.
Он выпустил еще одно кольцо дыма и закончил:
— Никак.
Я ничего не сказал. Смотрел, как он курит. Дым был красивый — шершавый, словно наждак, сиреневый, шелестящий.
— На что уставился?
— Дым. Шикарно выглядит.
Игорь посмотрел на меня, как на идиота.
— Чего в нем шикарного? Дым как дым… Черт!..
Он торопливо загасил сигарету прямо в сковородке.
— Ты же мутант, тебе неприятно, да?
Как ему объяснить?
— Нет, не так, — попробовал я. — Понимаешь, я запахи по-другому чувствую.
— Как «по-другому»?
— Я их вижу, слышу, даже тактильно ощущаю. Вот ты куришь, и дым — шероховатый. И шуршит, как песок.
Глаза у Игоря округлились.
— Что, серьезно? И ты все это видишь?
— Ага. Вот у тебя в ванной комнате шампунь с запахом лимона. Только не радуйся, это синтетический запах. Если б настоящий, то пищал бы тоненько, и не такой гладкий, а с шершавинкой, понимаешь?
— Обалдеть! — с чувством произнес Игорь. — Я знал одну девчонку с усиленным зрением. Так у нее все очень просто было. Когда хотела, перестраивалась на режим дальнего зрения, когда хотела — на ближний режим. Знаешь, у нее так смешно глаза менялись — то выпучиваются, то втягиваются, и радужка то серая, то голубая. Но она говорила, это как в бинокль или микроскоп смотреть.
— А вот у меня — так, — ответил я.
Когда я был совсем маленьким и не понимал, как сильно от других отличаюсь, то случалось что- нибудь такое ляпнуть. Все смеялись. Особенно взрослые, которые знали, что у меня условно-положительная мутация. Наверное, смешно, когда подбегает карапуз, водит рукой в воздухе и говорит: «У тети духи шуршат».
Они ведь действительно шуршали!
А эти проверки!.. Каждый месяц, сколько себя помню. Пробирки, в них бумажки, и каждая чем-то смочена… «Мишенька, как ты ощущаешь этот запах? Светящаяся полоса? Вибрирует? Молодец, Мишенька. А ты помнишь, чем пахнет молоко? А на каком расстоянии ты чувствуешь человека? Да, взрослого… Ну, пусть летом… Да, потного… Правда?..
Это только вначале интересно. Потом скучно. А в конце концов, просто противно.
Я долго думал, что стоит только пожаловаться родителям, и все это прекратится. Навсегда. Ведь они не могут не понять.
А они слишком хорошо все понимали. Это был папин проект. Его самое удачное изменение генома — собственного генома. Его слава, его успех, его вклад в науку. Деньги, наверное, тоже. Но деньги тут были совсем не главным.
Я был экспериментом. Мое рождение было запланировано, на него было получено особое разрешение. Мама и папа подписали документы о том, что в случае появления у меня безусловно- негативной мутации они не возражают против эфтаназии.
Кстати, от меня они этого не скрывали.
Но все прошло хорошо. Угрозы для общества я не представляю.
Я знаю, чем закончился пятнадцать лет назад эксперимент по созданию людей со способностью прямого взаимодействия с компьютерами. Виртуальный клон последнего из них выследили и уничтожили только в прошлом году.
Так что я не боялся, что меня могут в любой момент усыпить.
И когда сдавал тесты на психологическую и эмоциональную зрелость, вовсе не хотел отомстить родителям. Зря мама кричала, когда я уходил. Я не испытываю к ним ненависти. Я их даже люблю.
Я только хочу быть самим собой.
Поэтому и получил Знак Самостоятельности. Стал таким же равноправным членом общества, как любой взрослый. Первым делом потребовал все документы по своей мутации, думал, может быть, она устранима. Оказалось — нет. Если меня лишить обоняния, то зрение и слух тоже исчезнут.
Вот тогда я ушел из дома.
Проснулся я уже довольно давно, но все лежал в постели, не открывая глаз. Игоря в доме не было, это я по запаху чувствовал. Зато он оставил на столе завтрак и записку — чернила еще не застыли окончательно, и я их слышал.
Это удобно, очень удобно. Тут мама и папа правы. Они только не понимают, что дали мне слишком много.
Я наконец-то решился и открыл глаза. Первые секунды трудно — весь мир пахнет, и все это приходится видеть. Чем больше вокруг техники и синтетики, тем труднее. Я раньше звал эти запахи «злыми».
Хорошо, что в этом домике только гарантированный обществом минимум техники.
Я пошел в ванную. Там нашелся разовый санитарный пакет, в который входит все: от зубной щетки и полотенца до презерватива и туалетной бумаги. Потом я оделся, поел и вышел из дома.
Море было совсем рядом. У маленькой дощатой пристани покачивались на воде катера. Чуть дальше начинался пляж, сейчас еще совсем пустой, только стайка маленьких ребятишек под присмотром учителя бегала по мокрому песку вдоль берега.
— Эгей!
Игорь сидел на раскладном стульчике. Он был в одних плавках и мокрый, уже успел искупаться.
— Ты поел?
— Да, спасибо, — я подошел ближе. — Загораешь?
— Работаю! — возмутился Игорь.
Он пнул ногой кредитный сканер, валяющийся на песке. Сканеру было все равно, это специальная модель.
