технологию».) Н.Перумов по-прежнему много и с удовольствием занимается клонированием «фэнтези» (иногда — в соавторстве), но теперь он работает также и в нарождающемся (но уже популярном) жанре техноромантизма. Думается, на этом пути его ждет еще больший читательский успех, поскольку — сознательно или неосознанно — Н.Перумов применяет здесь беспроигрышный прием: использование отлично разработанной «фэнтезийной» эстетики в нефэнтезийном мире. Правда, этическое содержание возникающих текстов вызывает у меня серьезное беспокойство, причем речь идет не о писательской, а о мирообразующей этике. Но это — уже совсем другая История…
Если кто-то и символизирует современную российскую фантастику, как некую целостность, так это несомненно С.Лукьяненко. В восьмидесятых годах он написал несколько вполне ученических, но добротных вещей («Атомный сон», «Пристань желтых кораблей»), а потом изваял настоящий шедевр «Рыцари сорока островов», короткую «детскую» повесть, сразу создавшую ее автору литературное имя. Потом были многие и многие книги, неизменно популярные, «успешные». Все более и более холодные. Это проявилось даже в названиях: «Холодные берега», «Звезды — холодные игрушки». В полном соответствии с «принципом комфортности» из текстов ушла истинная новизна, но остался ее протез, так что можно до остервенения спорить в компьютерной Сети о подлинной этике Наставников или о сущности виртуальной свободы.
…Иногда очень хочется узнать, какие книги написал зрелый С.Лукьяненко в том отражении, в котором литературный мир не захлестнул сначала «кризис индустриализации», а потом волна «перепотребления»…
Старую Империю не вернуть. Не знаю, к счастью ли, к сожалению ли. Во всяком случае, всякая попытка сотворить это чудо приведет к такому взрыву социальной энтропии, который можно и не пережить. Так что, остается отнестись к нынешнему состоянию российской фантастики, как к данности, расслабиться и получать удовольствие.
Хотелось бы лишь развеять напоследок одно почти всеобщее заблуждение: что именно это термодинамически устойчивое состояние (а не исступленная погоня за текстами, символами и смыслами, характерная для канувшей в лету эпохи) есть общемировая норма, что именно так обстоят и всегда обстояли дела в цивилизованных странах, к которым наша Россия раньше не принадлежала, а теперь вот принадлежит.
Запад и прежде всего Соединенные Штаты Америки нередко используют поверженных противников для проведения масштабных социальных экспериментов. Так было с Германией 1918 г., которой навязали модель «абсолютной демократии». С Японией 1945 г., на которой испытывался механизм «культурной конкисты». На России 1993 года поставлен опыт для изучения отдаленных последствий тотальной деидеологизации. Было доказано, что в этом случае единственной общепризнанной социальной ценностью становятся деньги. Формируется и культивируется убеждение, что на них по тому или иному курсу можно обменять все. Многим это убеждение стоило личного счастья, а кое-кому и жизни.
В действительности деньги являются лишь превращенной и обезличенной формой информации, подобно тому, как теплота служит превращенной и обезличенной формой энергии. Аналогия эта достаточно глубока: во всяком случае полностью работает некий аналог второго начала термодинамики. Можно перевести в деньги любую сущность, в том числе и инновацию. Обратный же процесс невозможен. Другими словами нельзя превратить деньги только в процесс познания или его результаты. Часть средств обязательно пойдет на производство заведомо бесполезной работы. То есть творчество — процесс создания новых сущностей — может быть продано, но оно не может быть куплено. Сюртуки устойчиво и обратимо обмениваются на топоры и плуги, но не на изобретение топора и не на идею плуга. За миллион долларов (начала века) можно было купить несколько «Титаников», но не систему КОСПАС и не место в шлюпке.
Трагедия России в том и состоит, что за прошедшие годы огромные социальные и информационные ценности были бездумно и необратимо конвертированы в деньги.
Ментального поля, построенного на всеобщем признании абсолютности власти денег, не существовало никогда и нигде, кроме, разве что, сочинений фантастов-«молодогвардейцев», описывающих загнивающий мир Капитала. В том и состоит ирония, что Россия осталась насквозь «литературной» страной. Страной, которая успешно построила «книжный социализм» по рецептам утопий двадцатых годов и не менее удачно возвела «книжный капитализм» по памфлетам шестидесятых. Поскольку в основании этого выдуманного общественного строя лежат фельетоны, написанные по большей части людьми без чести, совести и всяких следов литературного таланта, российский капитализм нелеп, смешон и во всяком случае — нестабилен. Нет, в самом деле, раз в стране существует традиция превращать художественные тексты в ролевую игру общегосударственного масштаба, почему нельзя по крайней мере выбрать для упражнений по визуализации хорошую книгу?
Рецензии
Сергей Щеглов
Часовой Армагеддона
Читателю, берущему в руки фантастическую книгу исключительно ради сложной проблематики или со вкусом выписанных миров, не стоит обольщаться насчет «Часового…» Это всего лишь приключенческий роман в популярной сейчас стилистике «сумма любимых книг».
Итак, есть некий мир, — разумеется, магический, — куда время от времени оказываются выдернуты люди с нашей Земли, причем из разных веков. Есть магические талисманы, способные подарить кое-кому из землян определенные способности. Есть талисманы особо мощные, дарующие почти неограниченную магическую власть (которая, конечно, столь же неограниченно развращает). Есть своя магия у аборигенов, и она якобы не доступна пришельцам. И есть Управление в счастливой стране Эбо, в чью задачу входит контроль за магической безопасностью в мире Панги…
Дальше читайте сами. Ибо начинается роман как расследование, в середине имеет место локальное спасение мира, а конец оставляет главного героя наедине с вопросом: «Так кто же я такой, если оказался способен на все это?» (Прекрасный, кстати, задел на продолжение.) И все это изложено с ненавязчивым юмором, который искупает стилистическую простоту текста. Чего стоят хотя бы эльф Талион и землянин Максим из XXII века, рука об руку участвующие в операции по предотвращению, обещанного еще в названии, Армагеддона! Или завхоз Великого Черного, таскающий в вещмешке наряду с набором артефактов пяток ручных гранат!
В общем, роман — неплохие доказательство того, что все на свете можно делать без истерики, без непомерных амбиций и не прекращая иронизировать над собой и ситуацией.
Грег Бир
Схватка
В сборник Грега Бира вошли два романа — «Смертельная схватка» и «Головы», а также несколько рассказов — своего рода превосходное обрамление больших произведений.
