Девятое декабря
Маркус позвонил мне сегодня вечером и сказал: «Давай чем-нибудь займемся».
Мы говорим уже два месяца. Не только из-за того, что мы ничем не занимались до этого раньше, но он даже никогда не звонил мне в субботу вечером. Это было понятно: полночь в будни — для меня, выходные — для Мии.
— Где Мия? — поинтересовалась я.
— Мия?
— Да, девица с которой ты тусуешься каждый день в коридорах.
— А, эта. — Я знала, что он шутит, хотя голос звучал серьезно. — Мия в Филадельфии, на дне рождения у бабушки.
— Надо же.
— Поэтому я думаю, что свободен. Почему бы мне не узнать, не хотела бы ты сходить со мной куда- нибудь? Может быть, в ресторан «У Хельги».
Мой язык онемел и увеличился до необыкновенных размеров, так что ему стало тесно во рту. Я не могла не только говорить, но и дышать.
— Дарлииин, ты у телефона?
Мне надо было сохранять спокойствие. Мне приходилось исполнять роль его подруги, которая у него не для секса, а для интеллектуальных бесед. И которой все равно, если он просит ее пойти с ним куда- нибудь в субботу вечером, а это самое интимное из всего, что когда-либо мне выпадало, если меня приглашали на свидание. Мне надо перевести это в шутку. Или во что-то подобное.
— Итак, нелепые дебютантки всегда вторые — это то, что ты имеешь в виду?
— Нет, Джессика, — сказался он. — Ты первая нелепая дебютанточка.
Были ли когда-либо сказаны более правдивые слова?
Я вздохнула и сказала, что буду готова через пятнадцать минут.
Через шестнадцать минут мы уже колесили по девятому маршруту в его «кадиллаке». Удивительно, но я не нервничала. «Кадиллак» был в точно таком же состоянии, как и в последний раз, когда я ехала на нем. Только не было кусочка от упаковки презерватива с надписью ROJA. Тот факт, что он не убрался в салоне специально ради меня, доказывало, что это встреча для него мало что значит: двое друзей поехали поужинать в субботний вечер. Радио было сломанным, поэтому Маркус поставил диск Барри Манилоу. Дождь барабанил по крыше, пришлось прибавить громкость:
— Я знаю эту песню, — громко сказала я, стараясь перекричать музыку. — Мама слушает ее, когда что-нибудь делает по дому.
— Знаешь ли ты, что «Ролинг Стоун» назвали его выдающимся шоуменом нашего времени.
Вау. Я действительно знала об этом. Об этом сказала мне мама, когда я попросила ее не ставить такую занудную музыку. Но то, что Маркус знал об этом, встревожило меня. Я имею в виду, сколько семнадцатилетних знает, что Барри Манилоу — выдающийся шоумен нашего времени!
К счастью, мы добрались до ресторанчика «У Хельги» прежде, чем мне представился случай подумать еще немного, откуда Маркус знает про Барри Манилоу.
Маркус выпрыгнул из машины и даже не попытался открыть мне дверь. Хорошо. Снова он напомнил мне, что это не свидание.
Мы вошли в вестибюль. Вот это да! Повсюду зеркала! Миллионы Маркусов и Джессик напоминают нам, зачем мы сюда действительно пришли. Мы вышли в свет в субботний вечер вдвоем.
— Места для курящих или некурящих? — спросила Виола, наша официантка. Смешно, что она, доходившая мне до подбородка, так напугала меня.
— Для некурящих, — ответил Маркус, прежде чем я сообразила.
«Для тех, кто не курит и не ходит на свидания», — подумала я.
Мы проскользнули в свою кабинку. Он снял куртку, и я была очень счастлива, что он не променял свою старую добрую футболку на рубашку и галстук.
— Снова Бэкстрит Бойз? — спросила я, указывая на улыбающиеся мне с футболки лица.
— Не понял?
— Без галстука и рубашки?
— Ага, — ответил он. — Они только для шоу в школе.
Ресторанчик «У Хельги» был украшен к празднику, как и большинство ресторанчиков, бензоколонок и других публичных мест. Эти украшения навевают печаль, хотя и делается это обычно из лучших побуждений.
— Искусственные елки вгоняют меня в тоску, — сказала я, указывая на потрепанное вечнозеленое дерево с ветками, напоминающими старый ершик для туалета.
— И меня, — ответил Маркус. — А как ты относишься к искусственным елкам, на которых искусственный снег из баллончика с краской?
— Жуть! А что ты думаешь об искусственных-преискусственных елках с искусственно- преискусственным снегом из баллончиков?
— Фу! И еще терпеть не могу слова с приставкой пре.
Затем мы стали трещать о том, что еще вгоняет нас в тоску на праздники. Вот что получи-ось: поп- дивы, портящие традиционные хиты своими деланными голосами; фруктовый торт; когда люди не пишут ничего, кроме своих имен на массово-выпускаемых открытках с напечатанными поздравлениями; когда бойцы Армии спасения звонят на праздник в дверь; когда в тысячный раз показывают пьесы о Рождестве.
— Хорошо было бы об этом написать, — сказала я. — Плохо, что я уже отдала статью редактору.
— На какую тему ты писала? — поинтересовался Маркус.
— Второй визит Рудольфа — месть красноносого «ботана».
— Классическая тема, — заметил Маркус, одобрительно кивая.
Мы перестали ругать праздники только тогда, когда Виола принесла нам тарелки. Я полила все кетчупом и жадно принялась за еду.
— Надо же, ты ешь, — заметил Маркус после нескольких секунд молчания.
— Да, — пробормотала я, пытаясь прожевать большой кусок чизбургера.
— Большинство девчонок не ест.
Он снова это сделал. Снова мне напомнил обо всех девицах, которые у него были до меня. Ну ладно, напомню ему, что меня это совершенно не волнует. Совершенно!
— Тебе ли не знать, не так ли? — спросила я, засовывая в рот жареную картошку. — Ведь на свиданиях с тобой перебывали практически все девицы в школе?
— Практически, — ответил он, хитро улыбнувшись. — Но не все. Пока что.
Я едва успела переварить эти сладкие звуки, как вдруг меня словно током ударило, и я вернулась в реальность от одного пронзительного: «О мой бог!»
Сара, Мэнда, Скотти и Берк только что вошли в дверь, откуда повеяло холодом. Это была моя ошибка. Мне бы следовало помнить, что вечером в субботу они приходят сюда. Для меня и Маркуса не было шанса выбраться отсюда незамеченными.
— Что случилось? — спросил Маркус.
Я кивнула головой в направлении шума.
— Почему тебя это волнует? — спросил он, прислоняясь спиной к стене.
Почему меня это волновало? И волновало ли? Как я все еще могу беспокоиться по поводу того, что подумает Безмозглая команда и компания?
Я взглянула на Маркуса. Он сидел спокойно, положив руки на стол. С безмятежной улыбкой на губах. Он не притопывал ногами, и не постукивал пальцами о стол, и не щелкал зажигалкой. Он не ерзал и не нервничал. Сидел спокойно и расслабленно — я не видела его таким с тех пор, как он завязал с наркотиками. И вдруг до меня дошло, что и я рядом с ним весь вечер была совершенно спокойной. Такого
