заставить страдать еще сильнее.
Шарра не сводила с него глаз. Ларен Дорр смотрел в пустоту, в далекий мир печальных воспоминаний. Он говорил очень медленно, его голос походил на клубящийся туман, который скрывает предметы, окутывая пологом тайны далекий свет, который не суждено увидеть.
Ларен немного помолчал, и его глаза проснулись.
— О, Шарра, — взволнованно заговорил он, — будь осторожна. Даже твоя корона не поможет, если они решат объявить тебе войну. И бледный младенец Баккалон будет терзать тебя, Наа-Слас насладится твоей болью, а Саагаэль попытается отнять душу.
Шарра содрогнулась. Она взглянула на свечи и обнаружила, что те почти догорели. Как долго длился рассказ Ларена Дорра?
— Подожди, — сказал он, встал и вышел в дверь, которая появилась рядом с тем местом, где раньше было окно.
Как только село солнце, все окна превратились в глухой камень. Вскоре Ларен вернулся. У него на груди на кожаном ремне висел необычный инструмент из черного полированного дерева. Шарре никогда не доводилось видеть ничего подобного. Шестнадцать разноцветных струн, причем под каждой яркая полоса, инкрустированная в гладкое дерево инструмента. Когда Ларен сел, нижняя часть диковинного устройства осталась стоять на полу, а верхушка доходила ему до плеч. Он чуть тронул струны; вспыхнул свет, комната наполнилась звуками музыки, которые тут же стихли.
— Мой спутник, — улыбаясь, проговорил он.
Ларен Дорр снова коснулся своего инструмента, раздался нестройный аккорд, а в воздухе замерцали причудливые узоры.
Он запел:
Первые слова прозвучали совсем негромко, голос у Ларена оказался нежным, мелодичным и будто окутанным какой-то призрачной дымкой. Шарра слушала песню внимательно, пытаясь запомнить, но как только Ларен замолчал, она все забыла. Слова задевали ее, касались и проплывали мимо, снова превращаясь в туман. А вместе со словами и музыка — печальная и таинственная, рыдающая и полная неясных обещаний тысяч нерассказанных легенд. По всей комнате разгорелись свечи, мерцающие сферы поплыли по замку — воздух заискрился множеством цветов.
Слова, музыка, свет; Ларен Дорр соткал из них видение.
И тогда он предстал перед Шаррой таким, каким видел себя в снах: высоким, сильным и гордым королем с черными, как у нее, волосами и сверкающими глазами. Сияющая серебряная корона украшала его чело, на бедре висел тонкий, прямой меч. Этот Ларен, молодой Ларен из снов двигался без малейших следов меланхолии в мире великолепных минаретов из слоновой кости и лениво несущих свои воды голубых каналов. Мир вращался вокруг него, друзья и подруги, и одна, особенная женщина, которую Ларен привлекал к себе словами и сполохами цветного огня. А впереди его ждали бесконечные дни, наполненные радостью, смехом и счастьем. И вдруг, неожиданно… Темнота, мрак… он оказался здесь.
Музыка застонала; свет померк; слова стали печальными и потерянными. Шарра видела, как в знакомом, но ныне пустом замке пробуждается Ларен. Вот он бродит анфиладами комнат, потом выходит наружу — и его глазам открывается совершенно чужой мир. Она наблюдала, как он покидает замок, направляясь в сторону скрытого туманом далекого горизонта в надежде, что это всего лишь дым. Он шагает все дальше и дальше, каждый день перед ним открываются новые дали, и огромное тугое солнце испускает красные, оранжевые и желтые лучи, но его мир остается пустым. Наконец он возвращается в замок, свой новый и единственный дом.
Его белоснежные одежды стали серыми и тусклыми, однако песнь не смолкла. Проходили дни, годы, столетия, Ларен уставал, сходил с ума… и не старел. Солнце сияло зеленым и фиолетовым; и варварскими, жестокими бело-голубыми лучами оно заливало землю, но с каждым циклом в этом мире становилось все меньше красок. Так пел Ларен о пустых днях и ночах, когда лишь музыка и воспоминания помогали ему сохранить рассудок, и, слушая его баллады, Шарра ощутила всю полноту его чувств.
Когда же видение померкло, музыка умерла, а нежный голос смолк, Ларен с улыбкой посмотрел на свою гостью. Шарра вдруг обнаружила, что дрожит.
— Благодарю тебя, — тихонько проговорил он.
Бережно взял свой инструмент и оставил ее одну в спальне.
Рассвет следующего дня выдался холодным и облачным, но Ларен повел Шарру в лес на охоту. Они преследовали стройное белое животное — то ли кошку, то ли газель, которая двигалась слишком быстро, и они не могли ее ни догнать, ни даже разглядеть. Шарру это вполне устраивало. Погоня увлекала ее гораздо больше, чем убийство. В стремительном беге по темному лесу с луком в руках и колчаном черных деревянных стрел, которыми ей так и не пришлось воспользоваться, было что-то завораживающее. Оба надели теплые меховые плащи; а Ларен часто улыбался Шарре из-под капюшона, украшенного волчьей головой. Прозрачные и хрупкие, как стекло, листья звонко крошились у них под ногами.
Потом они вернулись в замок, и Ларен устроил в главной обеденной зале грандиозное пиршество. Они улыбались друг другу, сидя на противоположных концах огромного стола, и Шарра наблюдала бегущие за окном над головой Ларена облаками до тех пор, пока окно не превратилось в камень.
— Почему так происходит? — спросила она. — Почему ты никогда не выходишь по ночам из замка?
— Ну, у меня хватает на это причин, — пожав плечами, ответил он. — По ночам здесь нет ничего хорошего. — Ларен взял в руки изысканный инкрустированный самоцветами кубок и сделал несколько глотков горячего вина с пряностями. — Скажи, Шарра, в том мире, где ты родилась, есть звезды?
— Да. Впрочем, с тех пор случилось столько всего… Но я помню. Очень темные ночи, а звезды на небе кажутся булавочными головками света, жесткими, холодными и далекими. Иногда удавалось разглядеть какой-нибудь рисунок. Когда мой мир был еще совсем юным, люди давали имена таким созвездиям и слагали о них легенды.
Ларен кивнул.
— Мне кажется, я бы полюбил твой мир, — сказал он. — Мой прежний немного похож на него. Однако наши звезды окрашены в тысячи цветов и двигаются в ночи, словно призрачные лампады. Временами звезды опускают вуаль, чтобы скрыть свое сияние, и ночи становятся таинственными, будто пронизанными магическим сиянием. Именно в такие ночи я выходил в море под парусом вместе со своей любимой. Прекрасное время для песен. — Его голос снова стал печальным.
Темнота проникла в комнату, темнота и молчание, и Шарра едва различала лицо Ларена Дорра. Поэтому она поднялась, подошла к нему и присела на край стола, рядом с его стулом. Ларен кивнул и улыбнулся. В тот же миг послышалось шипение, и на всех стенах одновременно вспыхнули факелы. Ларен предложил девушке еще вина, и ее пальцы слегка задержались на его руке, когда она принимала бокал.
— Совсем как у нас, — призналась Шарра. — Когда дули теплые ветры, а вокруг никого не было, мы любили лежать рядом под открытым небом, Кайдар и я…
— Кайдар? — Ларен вопросительно посмотрел на девушку.
— Он бы тебе понравился, Ларен. И ты бы ему пришелся по душе, так мне кажется. Он был высоким и рыжеволосым, а в его глазах горел огонь. Кайдар обладал могуществом и несгибаемой волей; он был сильнее меня. Однажды ночью Семеро схватили его, но не убили, а лишь перенесли из нашего мира в иной. Вот я и пытаюсь его найти. Я знаю о вратах, и на мне темная корона, так что им непросто меня остановить.
Ларен пил вино и наблюдал за игрой мерцающего света на металле кубка.
— Существует бесконечное множество миров, Шарра.
