полосе двухмоторный японский «Лайн» наполнил сердце Семенова надеждой. Это был тот же самолет, который доставил их в Сауми из Японии.
Теперь он, кажется, улетит.
С невольной жалостью Семенов взглянул на солдат,
они остаются.
Лесенки под самолетом не оказалось. Семенову пришлось подтягиваться на руках, снизу его подтолкнули прикладами, он больно ударился коленом о металлический выступ.
Не имеет значения.
Он увидел в салоне расслабленно откинувшегося на спинку кресла Джейка Колона. Рубашка с нелепыми розочками была разорвана на Колоне почти надвое. Клетчатым носовым платком, похожим на саумские нарукавные повязки, Колон осторожно массировал разбитое, заплывшее синяком надбровье.
– Гостеприимная страна, – несколько напряженно хмыкнул второй пилот, с облегчением захлопывая дверь.
– Не вмешивайся, Крэбб, это не твое дело! – по-английски крикнул из открытой кабины первый пилот. – Какая тебе разница, гостеприимная страна или нет? Какая есть, это не твое дело.
– Я и не вмешиваюсь. Я просто запираю дверь.
– Вот я и говорю, не вмешивайся, Крэбб. Запирай дверь и ни во что такое не вмешивайся. Ты ни на минуту не должен забывать о Гарольде.
– Кто этот Гарольд? – спросил Семенов, устраиваясь в кресле рядом с Колоном.
Второй пилот, видимо, швед, несмотря на свое англизированное имя, понимающе кивнул:
– Наш приятель. Был. Когда-то летали в одной связке. Однажды дверь его машины в воздухе оказалась почему-то незапертой.
– Надеюсь, нам повезет больше.
– Я тоже надеюсь, – второй пилот держался все-таки напряженно. – Если, конечно, нас не подобьют на взлете.
– Могут подбить? – заинтересовался Колон.
– Говорят, в Сауми такое случалось.
– Но доктор Сайх…
Второй пилот ухмыльнулся:
– В этой стране, как я догадываюсь, на одного Сайха приходится не менее тысячи хито. Если вы думаете, что с оружием в Сауми совсем плохо, вы ошибаетесь.
И спросил:
– Что вас занесло в эту дыру?
– А вас?
– Мы зарабатываем деньги. Мы летаем туда, куда вообще никто не летает. Куда нам укажут, туда мы и летим.
– Это похоже на нашу работенку, – усмехнулся Семенов. – Мы тоже летаем туда, куда не полетит ни один разумный человек. Нам тоже платят за это.
– Видно, есть за что платить, – ухмыльнулся с некоторым облегчением второй пилот, переводя взгляд на Колона. – Попозже мы вас покормим. Но с выпивкой у нас плохо. С выпивкой у нас совсем никак. Придется терпеть до джапов.
И неторопливо направился в кабину.
2
Они взлетели.
Их не вынесло с разбитой полосы.
Их не сбили при взлете.
Зелень.
Одна зелень.
Сауми казалась сверху зеленой. Только иногда мелькали огромные неестественно рыжие проплешины.
– Заброшенные рисовые поля, – объяснил Колон. – Еще два – три года и они превратятся в пылевые пустыни.
Семенов рассеянно кивнул.
Он прислушивался к размеренному гулу моторов. Он почему-то помнил о несчастливой судьбе Гарольда, ведь дверь его самолета в воздухе распахнулась где-то здесь.
Нет, вспомнил он. Не здесь. Чуть далее. Над океаном.
– Чай? Кофе?
Семенов поднял глаза.
Он совсем забыл про стюардессу.
Наверное, японка.
Обаятельное улыбающееся существо в летной зеленой форме.
Стюардесса держала в руках поднос.
– А покрепче? – спросил Колон.
Стюардесса извинилась. С чем-нибудь покрепче придется подождать до посадки.
– Эти чартеры, у них всегда так. Они всегда на чем-нибудь экономят. – Колон недовольно покрутил го- повой.
– Как, черт возьми, они не сумели проломить мне лоб? – Колон, несомненно, имел в виду черных солдат. – На вид мелкие, как микробы, но сила у них есть. Если их хорошенько подкормить, да мясом, а не рисом, они еще наломают дров.
Колон выругался и вдруг вслух сказал то, о чем они одновременно подумали:
– Стоит объявить человека вечным, как в него тут же влепят заряд свинца!
Он закурил.
Похоже, он уже прикидывал в голове сцены будущего репортажа. Дым сигареты стоял над Колоном широко, как крона зонтичного дерева.
– Никогда не жалел самоубийц, – Колон недовольно повернулся к Семенову. – На мой взгляд, история с человеком другим оказалась слишком уж динамичной, Но в некотором смысле Кай Улам действительно принял самое человечное решение. Он никого не убил и он никому не позволил стать убийцей.
– Он убил себя, – сказал Семенов.
– Бы сожалеете, Джулиан? – удивился Колон.
– А почему нет?
– Вы, кажется, ханжа, дружище, – усмехнулся Колон. – Слушая доктора Улама, вы, кажется, не высказывали особых сожалений. Кое-что, по-моему, вас просто пугало. Откуда же теперь ваша жалость?
– Кай мертв, – негромко повторил Семенов.
Колон выругался:
– Только не говорите мне, что вам всерьез жаль Кая Улама, Джулиан. Узнать о смерти человека другого это все равно, по-моему, что узнать о том, что твоя внезапная болезнь оказалась вовсе не смертельной. Разве не так? И не смотрите на меня так укоряюще, без некоторой доли цинизма в нашем деле не обойтись. Гуманизм, согласитесь, слишком часто пасует перед грубой силой, которой, как правило, всегда наплевать на гуманизм. Может, вы, Джулиан, ничего плохого не желали Каю Уламу, все равно, прежде всего вы должны были думать о нас, а не о каком-то человеке другом, выращенном в Сауми. Прежде всего вы должны были думать о нас – о людях разумных. Обо мне, о себе. О наших близких. О наших друзьях. У вас ведь есть близкие и друзья, Джулиан, вы, наверное, желаете им добра? Не сетуя и не жалуясь, Джулиан, мы, люди разумные, миллионы лет выдирались из кошмаров животного царства, мы устлали свой долгий путь миллионами трупов, мы, наконец, только-только научились снимать шляпу перед себе подобными и не набрасываться сразу на всех женщин подряд, и вдруг – другой. Человек другой. Какого черта! Почему мы должны уступать место другому?
Семенов рассеянно покачал головой:
– Как ни странно, я впрямь сожалею… Я не успел переброситься с Каем Уламом даже одной фразой, а
