его уже нет. Почему-то мне кажется, что существование Кая Улама не унижало нас.
– Правильно! Оно нас убивало.
– Не знаю. Не уверен. Б любом случае, человек другой мертв, человека другого нет с нами.
– Не морочьте мне голову, дружище! – рассердился Колон, закуривая очередную сигарету. – Этого замечательного человека другого, существование которого, по вашим словам, Джулиан, не унижало нас, вырастили генерал Тханг и доктор Улам. Этот замечательный человек другой жил рядом с Тавелем Уламом и впитывал в себя философию доктора Сайха. Рано или поздно, Джулиан, вы бы сами начали охоту на человека другого. Вспомните, доктор Улам сам предрекал самую настоящую войну против человека другого. Так, наверное, и будет. Не убей Кай Улам себя, его все равно убил бы кто-то другой.
Колон помолчал и вдруг сказал негромко, как бы про себя:
– Впрочем, убит ли он?
– Что вы хотите этим сказать?
– Мы тут бесимся с вами, Джулиан, пытаясь понять, кто кого одурачил в Сауми, а там, внизу, по дорожкам Биологического центра спокойно разгуливает маленькая Те с ребенком Кая Улама, человека другого, под сердцем. Разве вы не помните? Доктор Улам сказал: Кай необыкновенно добр к детям и к женщинам. Попробуйте выявить всех жен и детей Кая Улама, человека другого. Кто знает, где его дети зачаты, и где они растут, и какими они окажутся через десять и через двадцать лет? Мы тут с вами оплакиваем человека другого, а его дети растут. Они ведь тоже другие, Джулиан. Десять, сто или тысяча лет для них ведь тоже не имеют никакого значения. Как и для доктора Сайха. Собственно говоря, выстрел Кая ничего не изменил, дружище. Дети Кая растут. Доктор Улам и доктор Сайх спокойны. Они знают: дети Кая растут. И они растут в Азии, Джулиан, в Азии! Доктор Сайх знал, в какой муравейник выгоднее всего сунуть палку. Муравьи сейчас сильно засуетились. Черт побери! Я готов признать, что дети Кая Улама будут столь же чистым, и честными, как он сам, но почему при этом я должен забыть о своих детях? Они, наверное, не так чисты и не так честны, как дети Кая Улама, человека другого, но они –
Семенов покачал головой.
– А теперь вспомните, Джулиан. Вы сказали доктору Уламу: кровь детей Кая быстро растворится в крови миллионов и миллионов ничем не выдающихся представителей самого обыкновенного человечества. Вы сказали доктору Уламу: очень скоро дети Кая будут полностью ассимилированы. Вы помните, что ответил доктор Улам?
– Конечно, помню. Доктор Улам ответил, что существуют парадоксы, которые он не намерен обсуждать.
– Вот именно. Парадоксы, которые он не намерен обсуждать. Я уверен, Джулиан, доктор Улам имел в виду что-то совершенно конкретное. Этот создатель Кая…
Колон произнес «Кая», а прозвучало как «Каина».
– Парадокс Каина? – быстро спросил Семенов.
– Боюсь, да.
– Парадокс Каина… – удивленно пробормотал Семенов. – Конечно!.. Любое удвоение хромосомного набора, любая транслокация, любая крупная инверсия – все это ограничивает скрещиваемость. Обо всем этом можно прочесть в любом учебнике по генетике. Те искусственные генетические сдвиги в наследственном механизме Кая, что были вызваны операциями доктора Улама, похоже, ставят между детьми человека другого и нашими детьми стену почище Китайской. Мы ничего не сможем передать детям Кая. Теперь мы всегда будем для них всего лишь, скажем так, материалом для их самовоспроизводства. Наши женщины будут рожать, но выживут только дети человека другого…
Колон ухмыльнулся:
– Может, это предпочтительнее, чем дети доктора Сайха? – И нервно зевнул: – Кай Улам и его дети отнимают у нас свободу выбора. Они слишком честны и чисты, чтобы не отнять у нас эту свободу. В самые черные времена, Джулиан, нас, людей мыслящих, поддерживала мысль об этой свободе, ну, пусть даже иллюзия ее. А сейчас мы должны расстаться даже с иллюзией. Боюсь, доктор Улам прав: не занимаясь собой, занимаясь только природой, мы потеряли себя, мы потеряли свою планету. Она теперь для детей Кая, дружище. Мы не любили свою планету, мы жгли ее напалмом, травили ядами, встряхивали термоядерными взрывами. Сейчас мы ужасно не захотим ее терять, сейчас мы ее ужасно полюбим, но, боюсь, поздно – наша планета уже отдана детям Кая. А они, наверное, найдут способ воспользоваться планетой более эффективно. А мы… Мы, наверное, как всегда, пустим в ход оружие. Нам к такому не привыкать. Вы же понимаете, Джулиан, что ни президент Соединенных Штатов, ни ваши стареющие вожди – они просто не сочтут нужным сесть за стол переговоров с какими-то саумцами. Да и кто их пригласит к таким переговорам? Это, скорее всего, исключено. А дети Кая растут. Они растут, дружище, с каждым годом их будет все больше и больше. Они начнут распространяться по всему свету. Если лет через десять или пятнадцать где-нибудь в Париже или в Москве, в Гамбурге или в Торонто, в Детройте или в Боготе вы начнете встречать смуглых и весьма человечных ребят с неровным загаром на лицах, даже на вид явных выходцев из Сауми, а скорее всего, беженцев из Сауми, не проходите мимо, внимательно присмотритесь к ним. Возможно, это и будут дети Кая, убившего себя из жалости к нам. Упаси вас бог, Джулиан, желать здоровья этим ребятам. У них здоровья хватит на долгие годы. Здоровье гораздо нужнее окажется любому из нас. Иначе выживем не мы, выживет человек другой. Он, человек другой, наверное, и впредь будет убивать себя из жалости к нам, но все равно выживет он. Выживут дети Кая, не наши. Выживет этот чертов другой!
Колон замолчал.
– Но, Джейк, – вдруг медленно сказал Семенов. – Почему вы все время смещаете акцент? Почему вы все время акцентируете – другой. Почему вы все время делаете ударение именно на этом слове – другой?
– А как правильнее? – удивился Колон. – Человек другой. Так его определил доктор Улам.
– Другой, да, – медленно произнес Семенов. – Но ведь не просто другой, Джейк. Ведь еще и человек, Джейк! Разве не так?
3
Колон уснул.
В салоне самолета было душно, сладко и противно пахло полистиролом.
Откинув шторку, Семенов глянул в иллюминатор.
Внизу блестел океан.
От вида невероятных мертвенно мерцающих пространств, совершенно пустынных, будто в мире, правда, уже никого и ничего не осталось, Семенова бросило в озноб. Может быть, нулевой час, о котором упоминал генерал Тханг, впрямь наступил? Может быть, со дня пресс-конференции, устроенной доктором Уламом, в мире правда начался отсчет совсем иной эпохи?
Он вытянул ноги.
Неслышно, как из сна, возникла перед ним стюардесса.
– Чай? Кофе?
Семенов покачал головой.
Он не хотел пить.
Его мучили десятки вопросов.
Он сейчас готов был задавать эти вопросы кому угодно.
Наверное, ответы он нашел бы и сам, но ему просто надо было кому-то задать свои вопросы.
Стюардессе?
А почему нет?
Он поднял глаза на стюардессу. Почему, собственно, ей тоже не поломать голову? Почему, собственно, проблема Кая должна оставаться проблемой совсем немногих людей?
Семенов кивнул стюардессе.
