терять: схватил лошадь попа под уздцы, хотел на ней ускакать. Уж поводья в руке, левую ногу в стремя вдел, да только хотел правую занести, конь-то, иноходец, как рванется, взвился на дыбы и в лес помчался. У Клативрата нога в стремени застряла — лошадь его за собой и поволокла. Ну, дальше сам понимаешь… Когда лошадь шажком в село вернулась, по стойлу заскучала, так и Клативрата за собой притащила. Только в конюшне запутавшуюся ногу ему освободили. Был он избитый, будто его все село дубинами молотило. Холодной водой поливали его, в овечьи шкуры заворачивали, каких только примочек ему не делали, — еле в чувство привели. Начальник велел их обоих с попом на телегу посадить и в город с жандармами отправить. Потом дошел слух до нас, что оба вылечились, только хромыми остались. О попе говорили, будто архиерей велел ему бороду обрить и расстричь его. После узнали мы, что их судить хотят. Кто говорит — повесят их, кто — утопят, а другие толкуют: деньги, мол, у них есть, так откупятся!.. Эх, господин, сам знаешь… Чего только на этом окаянном свете не бывает!
Трубка дедушки Пунё потухла. Он опять достал трут и огниво, высек огонь, прижал его пальцем к табаку и закурил. Некоторое время мы сидели молча: я размышлял о том, что услышал от него, а он — не знаю о чем; наверно, о том, что творится, на этом окаянном свете!.. Восстановив в памяти всю разыгравшуюся в Сврачеве трагедию, я вспомнил о мельнице дедушки Колю и поинтересовался, что с ней.
— И от нее крестьяне пользы не видели… Паводком снесло ее, господин, теперь и места-то, где стояла, не узнать! — ответил дедушка Пунё, трижды быстро мигнув по привычке.
Алеко Константинов
Бай Ганю
Бай Ганю ездит по Европе
Помогли бай Ганю сбросить с плеч турецкую бурку, накинули на него бельгийский плащ{102}, — и все признали, что бай Ганю теперь настоящий европеец.
………………………………………………………………
— Пусть каждый из нас расскажет что-нибудь о бай Ганю.
— Давайте, — заговорили все. — Я расскажу… Постойте, я знаю больше… Нет, я: ты ничего не знаешь.
Поднялся спор. Наконец все согласились, чтобы начал Стати{103} . И он начал.
Наш поезд вошел под огромный свод пештского вокзала. Мы с бай Ганю отправились в буфет. Зная, что остановка продлится целый час, я спокойно сел за столик и заказал себе пива с закуской. Народ вокруг так и кишит. И какой красивый! Венгры, правда, мне не очень по душе, но венгерки — это дело другое. Среди всеобщей суеты я не заметил, как бай Ганю испарился из ресторана вместе со своими перекидными сумками. Где бал Ганю? Кружка его стоит пустая. Я посмотрел по сторонам, обыскал глазами весь ресторан — нет нигде. Вышел наружу, на перрон, гляжу туда, сюда — нету! Чудеса, да и только! Видно, пошел в вагон — проверить, не утащил ли кто его коврик.
Я вернулся в ресторан. До отхода поезда — еще больше получаса. Пью пиво, глазею. Швейцар через каждые пять минут бьет в колокол и равнодушно, ленивым голосом сообщает об отправлении поездов:
— Хё-гёш-фё-кё-тё-хе-ги, Киш-кё-рёш, Се-ге-дин, Уй-ве-дек.
Несколько английских туристов глядят ему в рот, а си, видимо привыкший к вниманию, — вызываемому его своеобразным языком, осклабившись, дребезжащим голосом еще громче продолжает:
— Уй-ве-дек, Киш-кё-рёш, Хё-гёш-фё-кё-тё-хе-ги, — с особым ударением на каждом слоге.
До отхода нашего поезда осталось десять минут. Я расплатился за себя и за бай Ганю и вышел опять на перрону намерением отыскать его. Как раз в это время под свод вокзала медленно вползал еще какой-то поезд, и — представьте себе — в одном из вагонов, высунувшись до пояса из окна, красовался бай Ганю. Заметив меня, он стал махать мне шапкой и говорить что-то издали, — я не мог разобрать что из-за шипенья паровоза. Но я понял, в чем дело. Когда поезд остановился, он спрыгнул на землю, подбежал ко мне и, с изрядной примесью крепкой ругани, которой, с вашего разрешения, не буду повторять, сообщил следующее:
— Ох, братец. Я так бежал, так бежал — язык на плечо.
— Куда ж ты бежал, бай Ганю?
— Как куда? Ты-то зазевался в своем трактире…
— Ну и что?
— Что! Там, понимаешь, дядька этот у дверей как зазвонит вдруг в колокол, и слышу — паровик свистит. Выбежал я, — тебе уж не успел сказать, — гляжу: поезд наш тронулся… Батюшки! Коврик мой! Как пустился я за ним, луплю что есть мочи, просто беда… Вдруг вижу, посбавил ходу. Ну, я — хоп в вагон. Закричал тут на меня какой-то — хекё-мекё, но я, знаешь, шутить не люблю, поглядел на него этак строго, показал ему коврик, — ну, он толковый парень, видать. Засмеялся даже… Кто знал, что мы назад вернемся? Венгерская чепуха какая-то!
Я, грешный, от души смеялся над бай Ганевым приключением. Бедный! Поезд маневрировал, его переводили на другую линию, а бай Ганю, несчастный, целых три километра бежал вдогонку: коврик-то его там!
— Но ты, бай Ганю, впопыхах забыл заплатить за пиво!
— Велика беда! Мало они нас обдирают! — безапелляционно возразил бай Таню.
— Я заплатил за тебя.
— Деньги некуда девать — ну и заплатил. Садись, садись скорей, а то как бы опять не пришлось вприпрыжку за машиной, — наставительно промолвил бай Ганю.
Мы вошли в вагон. Бай Ганю присел на корточки перед своими сумками, спиной ко мне, достал полкруга овечьего сыра, отрезал себе тоненький кусочек, отрезал огромный ломоть хлеба и давай уписывать за обе щеки, с аппетитом чавкая и время от времени вытягивая шею, чтобы проглотить черствый кусок хлеба. Наевшись и рыгнув разок-другой, он стряхнул крошки в ладонь, проглотил их и проговорил себе под нос:
— Эх, кабы кто поднес стаканчик винца!
Потом сел против меня, добродушно засмеялся и устремил на меня умильный взгляд. Посидев так с минуту, он обратился ко мне с вопросом:
— Путешествовал ли ты когда, уважаемый, ездил ли по свету?
— Да, поездил довольно, бай Ганю.
— И-и-и, а я так, почитай, весь свет исколесил. Це-це-це! Уж не говорю про Эдрене да Царьград, а одну Румынию взять! Веришь ли, Гюргево, Турну-Магурели, Плоешти, Питешти, Браила, Бухарест, Галац — постой, как бы не соврать: в Галаце был я или не был?.. Ну, словом, всюду побывал.
До Вены мы доехали без приключений. Я предложил бай Ганю одну из бывших со мной книжек, но он вежливо отказался, объяснив, что в свое время прочел их достаточно, и нашел более практичным подремать. Зачем зря глаза таращить? Ведь железной дороге деньги заплачены, так хоть выспаться. И он заснул, издавая такой рык, что впору африканскому льву.
В Вене мы остановились, как обычно, в гостинице «Лондон». Служители вынули из пролетки мой чемодан и хотели было взять бай Ганевы торбы, но он — может, из деликатности, кто его знает, — не
