тоже стрелял в нас, а у Шлесса было меньше причин на это. К счастью, как и Шлесс, Буассар не мог вести огонь прицельно, и когда автоматная очередь срезала листья над нашими головами, мир будто взорвался.
Все менялось и упрощалось самым диким и неестественным образом.
Я еще видел светящиеся цветы, слышал писк перепуганных птиц, но все это уже было всего лишь суетой разложения.
Все распадалось, разваливалось, возвращая нас в прежний мир, по шею, да нет, с головой погружая в обыденное дерьмо лагерной жизни. А одновременно возвращалась боль, разламывающая виски.
Взбешенный, я попытался вырвать автомат из рук Буассара.
Но он сам его отпустил.
– Усташ! – завопил он. – Я вижу!
И столько неподдельной радости прозвучало в его словах, что я невольно опустил руки.
– Оставь его, Усташ, – безнадежным мертвым голосом сказал Ящик. – У него все не так… Он напугал оборотня…
Я обернулся.
Оборотень лежал там же, под джипом.
Он все еще светился, но это был тусклый свет, – игра цветных миров под его оболочкой угасла. Он на глазах выцветал, как грязная тряпка. Он тускнел, как зола костра. А по траве катался капрал, зажимая пальцами уши. Не знаю, что он чувствовал. Проклятия капрала полностью перекрывал счастливый вопль француза:
– Я вижу, Усташ! Я вижу!
Глава пятая
Бегство
Только Ящик сохранил спокойствие.
Даже голландец, шумно появившийся на поляне, его не удивил.
Рядом с ван Деертом испуганно семенил бабинга.
– Кто стрелял?
– Я вижу, ван Деерт! Вижу!
– Что ты видишь? – не понял голландец.
– Тебя!
Голландец презрительно сплюнул.
– Почему ты здесь? – медленно приподнялся капрал.
– Новости, капрал.
Они отошли к джипу.
Оборотень в траве окончательно погас. По крайней мере, я не видел никакого свечения. Звездный миссионер? Или тупая тварь? Почему-то мне было это уже все равно. В конце концов, подумал я, разве скат, поражая жертву электрическим разрядом, совершает разумное действие? Или цветов, источая нежные ароматы, хочет нам понравиться? Будь оборотень звездным существом, сознательно влияющим на человеческую психику, он бы нашел возможность провести свой странный эксперимент более корректно.
– Голландец струсил, – заявил счастливый француз. – Ему не хватило смелости пробраться к лагерю майора Мюллера. А бабингу он, видимо, перехватил где-то в пути. Теперь у него есть причина для оправданий. Бот увидишь, голландец сейчас начнет оправдываться. А потом, сам знаешь… Потом, когда все успокоится, он пристрелит бабингу и хорошенько, с золой, выварит его череп.
Француз похлопал меня по плечу:
– И он, наверное, прав!
– Торопишься на рынок? – усмехнулся я.
– Еще бы! – заржал француз. Он очень быстро обрел утерянную уверенность. – Ты что, поверил Ящику? Решил вместе с Ящиком осчастливить человечество загадочной находкой в джунглях? Сдать оборотня в музей? Он же сумасшедший, этот Ящик, у него в голове неладно, ты что, не видишь? Мы доберемся до Солсбери и там найдем покупателя. Я чувствую, оборотень стоит денег. Мы постараемся не прогадать!
– Заткнись, Буассар, никаких торгов не будет.
Мы обернулись.
Капрал и ван Деерт стояли рядом, рука голландца лежала на автомате.
– О чем это ты?
– Об этой твари, – голландец кивнул в сторону оборотня.
– За эту тварь мы можем получить круглую сумму.
– Держи карман шире, – ухмыльнулся ван Деерт. Похоже, он многое успел рассказать капралу, потому что тот согласно кивнул. – В Конго нет психушек, Буассар, а нам не с руки таскать за собой свихнувшихся. Или тебе снова хочется стать слепым?
Подонки, подумал голландец, твердо ставя ногу на пень. Они не могут без окриков. На них можно только орать. Ради лишней монеты они готовы отправиться хоть в психушку, даже потерять руки и ноги. С ними опасно находиться даже в патрулировании. А этот лягушатник постоянно лезет мне под ноги. Они тут все посходили с ума. Эта тварь нагнала на них такого страху, что они, кажется, уверовали в какое-то чудо.
Давайте, давайте, сказал он про себя. Я знаю, как вас остановить.
– Это все оборотень, – сказал голландец вслух. – На меня его присутствие тоже подействовало, я был как бы не в себе, но, отойдя от лагеря на милю, сразу пришел в чувство. А еще я встретил бабингу. Он тоже шарил по кустам, как ты, Буассар. Пришлось поддать ему башмаком, чтобы он очнулся. Он говорит, капрал, что эта тварь известна местным жителям. Раньше он врал, когда говорил, что никогда ни о чем таком не слышал. Черные знают про эту тварь. Когда она появляется рядом с деревней, жители деревни уходят. Нельзя находиться рядом с оборотнем. А ты, Усташ, – обернулся ко мне голландец, – сам притащил оборотня в лагерь.
– Хочешь отыграться на мне?
– Прикончи оборотня!
Я опустил глаза.
Я уже знал, что голландец задумал, поэтому ему не следовало видеть моих глаз.
Но, опустив глаза, я увидел оборотня.
Разворованное чудо, вот ты кто, подумал я. Вовсе не звездный миссионер, не тупая тварь, даже не растение. Ты, может, чудо, но разворованное. Тебя еще не успели понять, а ты уже разворовано.
И спросил вслух:
– Прикончить оборотня? Разве ты уже не пытался сделать это, ван Деерт? Еще там, в лесу, ты стрелял в него из малокалиберки?
– А ты можешь взять автомат, – напряженно ухмыльнулся голландец. – А если и автомат его не проймет, воспользуйся гранатой. Это твое дело. Хоть голыми руками его души, оборотень должен исчезнуть. Бабинга утверждает, что, как правило, эта тварь выбирает кого-то одного. Ты ее подобрал, ты с нею и разделайся.
Буассар изумленно открыл рот, но я знал, что он ничего не спросит.
Я ждал.
Я был готов.
И когда голландец бросился на меня, заученно ударил его кулаком в живот, а потом, когда он задохнулся, коленом в лицо.
– Все равно тебе придется разделаться с оборотнем, Усташ.
В голосе капрала не было никакой угрозы.
Я обернулся к голландцу, пытавшемуся встать с травы, и в этот момент Буассар завопил:
– Берегись, Усташ!
Я замер.
Оборотень дрогнул, заколыхался, как полупрозрачный бурдюк, и медленно двинулся в мою сторону.
Он не катился и не полз, у него не было конечностей, он просто медленно плыл над пригибающейся травой, будто использовал для движения воздушную подушку. От него веяло холодом, как от открытого
