барханчик, плюхнулся в траву рядом с Егором и сразу принялся с ожесточением отдирать от шинели налипших в болоте тварей. Бойцы его отделения, такие же грязные, как и командир, на ходу стаскивая с себя одежду и почесывая искусанные паразитами спины, углубились в лес. Навстречу им из кустов вынырнул Косенков.
— Ну что, видели? — нетерпеливо спросил он, присев возле Тищенко. — Кто там?
— А бис його знае! — Тищенко снял с шеи уютно присосавшегося было плюхарика. — Однако ж не наши, це вже точно. Я своих усих знаю…
— Стало быть, беляки?
Тищенко неопределенно почесался плечом о корягу.
— Выходэ, так…
— Что ты мне вола за хвост тянешь?! — рассердился Яшка. — Погоны-то есть на них?
— Та яки там погоны! — Тищенко сплюнул болотным семечком. — Одиты — кто у чем, я таку одёжу сроду нэ бачив. Бородаты уси, як мужики. Из оружия — тильки шашки та пыки, винтовок нема. Але ж одын — у фуражке. С кокардою…
— Ну, значит, врангелевцы! — заключил Яшка.
— Так а я що кажу! — Тищенко стянул сапог и вытряхнул на траву семейство прыгающих головастиков. — Одно худо. Ни Сэмэна нашего, ни Нюрки нэ побачили. Мабуть, вбили их…
Весть о том, что на Керосинке высадились белые и, надо думать, убили красноармейца Ревякина Семена Григорьевича с беременной женой его Нюркой-пулеметчицей, оставленных тут для пригляда за паровозной заправкой, всколыхнула весь отряд. Угрюмые бойцы, вспоминая добрый Нюркин нрав, украдкой шмыгали носами, а прилюдно грозились отомстить гадам со всей пролетарской беспощадностью. Храбрости мстителям прибавлял тот факт, что у белых не было огнестрельного оружия. Наиболее горячие головы предлагали немедленный штурм заправки и захват четырех белогвардейских паровозов, но осторожный Яшка отложил операцию до восхода первого солнца.
— Здешние болота — это вам не Сиваш, — говорил он, елозя грязным пальцем по наспех нарисованному плану. — Тут по ночам такое ползает — половины бойцов к утру не досчитаемся!
Красноармейцы, дымя самокрутками, нехотя соглашались. Яшка пользовался у них неоспоримым стратегическим авторитетом. Все-таки не зря он два года проходил в ординарцах у самого товарища комбрига Кирпотина. Даже Тищенко, разжалованный из комэсков за мародерство на планете имени товарища Бебеля (незаконная экспроприация запасов меда у трудовых пчел) и поначалу свысока поглядывавший на молодого командира, вынужден был признать его правоту. Да и кому охота посреди ночи тащиться через болото, кишащее плотоядными тварями, как суп — лапшой?
В наступившей темноте бойцы принялись активно готовиться к утреннему наступлению, то есть поужинали и легли спать.
Егор долго бродил по лагерю, выходя к кострам и заглядывая под низко опущенные лапы спящих деревьев. Он искал Катю.
— Кажись, по плюхарики пошла, — сказал ему всезнающий Тищенко. — У болота ее шукай. Да дывыться ж, в тясину не суйтеся. Там хоть и неглыбоко, а дюже погано. У сколопендров брачные пляски почались. Негоже дивчине цьёго бачить…
У края болота Егор остановился. Бледно мерцающие облака стремительно неслись по небу при полном безветрии. Над скальной грядой, обозначившей границу кратера, то и дело вспухали и опадали далекие зарева. В темноте казалось, что вся поверхность болота шевелится, бугрясь и киша телами бесчисленной живности. Впечатление усиливалось хоровым писком, хрустом и сытым отрыгиванием, заглушавшим даже неистовый стрекот плюхариков. Удушливо пахло гудроном и бульонными кубиками.
— Катя, ты где? — вполголоса позвал Егор. — Отзо… — он испуганно замер, оглушенный внезапно наступившей тишиной. Кишение болота мгновенно прекратилось. Последняя маслянистая волна неторопливо прокатилась по водной глади, возвращая ей зеркальную неподвижность.
— Катя… — прошептал Егор, пугаясь собственного голоса.
— К-а-с-с-я, — тяжело вздохнуло что-то в темноте.
Егор попятился. Ну, на фиг! Линять отсюда надо, нету здесь Кати, и быть не может. Какой дурак полезет в это месиво по своей воле?!
Он совсем было уже решил вернуться в лагерь, как вдруг далеко впереди, у скальной гряды, заметил светящуюся цепочку следов. Кто-то шел там вдоль берега, взбаламучивая ногами фосфорический ил и пуская по болоту ленивые волны. Егору даже показалось, что он различает в темноте знакомую косынку, светлым пятном проступающую на фоне камней.
— Катя! Подожди, я с тобой! — он добежал берегом до скал, грядой окружавших болото, и, оскальзываясь на мокрых камнях, заторопился вдогонку.
Трясина мало-помалу оживала. Словно в закипающем супе, то там, то сям вспучивались жирные пузыри, оставляя на поверхности мохнатую пену. В отдалении начинало побулькивать, посвистывать и шкворчать. На каждом шагу из-под ног бросалась врассыпную писклявая мелочь. Позади, в лесу, снова расчирикались плюхарики.
Катина косынка то пропадала за выступом скалы, то снова появлялась у края болота, приближаясь к самой воде. Казалось, девушка не особенно спешила, но Егору, считавшему себя неплохим спортсменом, никак не удавалось к ней приблизиться.
— Катя! — он остановился, задыхаясь. — Да постой же ты! Косынка на мгновение замерла, а затем быстро двинулась навстречу.
— Я зову, зову! — Егор облегченно вздохнул. — Ты не слышишь, что ли?
Катя не откликнулась, приближаясь странной прыгающей походкой. Все ускоряя бег, она с поразительной легкостью преодолевала огромные валуны. Егору вдруг стало неуютно.
— Э! Ты чего? — он невольно попятился и, оступившись на скользком камне, с размаху сел в лужу. Почва под рукой зыбко подалась. Что-то холодное и бородавчатое рванулось прочь, напоследок чувствительно цапнув за палец. Егор вскрикнул, но не от боли, ему вдруг стало ясно, почему движения Кати казались такими странными. Рост, вот в чем дело. Косынка девушки колыхалась на трехметровой высоте, венчая тощее, как жердь, суставчатое тело, размашисто работающее голенастыми конечностями.
Егор отчаянно забился в луже, пытаясь выбраться — совсем как те скользкие твари, которых он храбро топтал по дороге. И тут что-то мягко обхватило его за шею и с силой вырвало из воды. Он панически заверещал, отбиваясь, но его уже затянули в расщелину. Ловкое и проворное существо тяжело навалилось сверху, затыкая рот и не давая дышать.
— Тихо ты! — прошептал вдруг в самое ухо Катин голос. — Не трепыхайся, а то учует!
Егор испуганно затаил дыхание, слушая, как снаружи катится с деревянным стуком нечто дребезжащее, расхлябанное, сипло повизгивающее, словно несмазанная телега, груженная дровами. У самой расщелины стук оборвался. Егора обдало жаром, мучительно захотелось вскочить, заорать во все горло, убежать прочь от этой твари, с этого болота, с этой планеты — домой!
Что-то вдруг громко щелкнуло совсем рядом, а затем «телега», громыхая дровами, покатилась дальше.
— Фу, ушел, — Катя отвалилась к стене расщелины, давая Егору возможность глотнуть воздуха. Несколько мгновений он беззвучно открывал и закрывал рот, прежде чем сумел едва слышно просипеть:
— Это кто?
— Богомол, кто еще… — Катя досадливо перекинула за спину мокрую распустившуюся косу.
— А почему в косынке?
— Да поздно я его заметила! Целый клок волос вырвал! Хорошо, что не вместе с головой… — она отпихнула Егора и, подобравшись к краю расщелины, осторожно выглянула наружу. — Тупая скотина, но как пристанет — не отвяжешься! Идем скорее, пока его нет!
— Куда идти-то? — Егор с трудом сел, брезгливо отряхивая с себя давленую многоногую мелочь. — Дорога к лагерю отрезана.
Катя обернулась и внимательно на него посмотрела.
— Я в лагерь и не собираюсь.
— А куда? — Егор растерянно ворочался в жиже, натекшей с комбинезона.
