лагерь, где я пыталась осознать, что же для меня означает вершина. Чем бы она ни была для меня, у Рудольфа имелось другое мнение. Оба раза он нацеливался на новую вершину, транжирил время на тех тропах, что нам давалось отыскать, и никогда особо не надрывался, стремясь к вершине.
Четвертая попытка стала иной. Рудольф бросил мешок с образцами и наконец-то посмотрел на вершину, а не себе под ноги:
— А что, ни на одну из этих вершин действительно еще никто не поднимался?
Флойд даже не стал меня спрашивать, так ли это: — Да.
— Тогда, пожалуй, нам следует исправить ситуацию. В конце концов, для этого мы сюда и пришли, верно?
Наконец-то мы решились на восхождение! Оно стало бы легким, если бы к тому времени солнце не опустилось совсем низко и на грунт не легли огромные тени. Свет Сатурна и солнечные лучи, отражающиеся от боковых склонов, немного смягчали их, но человеческие глаза не созданы для такого освещения. Тени не стали бы проблемой, окажись в огромной куче снаряжения Рудольфа парочка хороших очков для снижения контрастности. Однако те, что он взял, предназначались для Марса, где свет смягчает атмосфера.
Значит, оставалась я. Я могу прекрасно видеть, регулируя контрастность изображения камеры, которую Флойд закрепил на своем костюме. Но когда я попыталась выдавать улучшенную картинку ему в шлем, то параллакс объектива настолько не стыковался с его восприятием расстояния, что он постоянно спотыкался. Кончилось это тем, что я показывала ему обработанную картинку, когда он об этом просил, но по большей части давала ему указания: слева от большой скалы склон менее крутой или иди вправо, если не хочешь застрять. И так далее.
Я уже подумывала, не транслировать ли улучшенную картинку и Рудольфу, но потом решила: пусть этот беспечный турист, который даже не позаботился о хороших очках, доверяется нам. Или Флойду. Мне почему-то не хотелось похваляться перед Рудольфом. Может быть, это черта зрелости? А может, Флойд опять скажет, что я в плохом настроении…
По мере приближения к вершине склон все больше сглаживался, и тени вместе с ним. А потом мы оказались наверху.
— Как называется этот пик? — спросил Рудольф, выйдя вперед как раз вовремя, чтобы первым ступить на самую высокую местную гору.
— У него нет названия, — подсказала я.
— Можешь назвать его как угодно, — предложил Флойд. — Потом мы зарегистрируем название в…
— Межпланетной комиссии по номенклатуре, — подсказала я.
— …соответствующей организации, когда вернемся в челнок. Гора Ван Делпа?
Мы разбили лагерь на вершине, и это вовсе не так круто, как звучит, поскольку находились мы не на Земле, где горные пики открыты для любой паршивой погоды. Здесь же это была всего лишь удобная ровная площадка. Похоже, Флойд впервые не возражал против ночевки под открытым небом. Он устроился на подходящего размера валуне, глядя на Сатурн. С одной стороны открывался вид на Впадину. С другой — обрыв был еще глубже. Там начиналась равнина, ограниченная иззубренным кратерами горизонтом, который находился или слишком близко, или слишком далеко, в зависимости от вашей точки зрения.
Если смотреть в сторону Сатурна, то ниже по склону темные отложения становились тоньше, обнажая все увеличивающиеся пятна льда.
— Это гора Зебра, — сообщила я.
Флойд рассмеялся.
— Какой из ближайших пиков самый высокий?
Я сверилась с топографической картой, сделанной несколькими днями раньше.
— Видишь тот длинный хребет на другой стороне Впадины? — Угу.
— Его самая высокая точка примерно на двести тридцать метров выше нас.
Флойд снова рассмеялся.
— Кочка Бритни, — сказал он.
Спуск был легким: мы просто вернулись по своим следам — или буквально, когда грунт оказывался достаточно мягким, чтобы их сохранить, или фигурально, когда нам приходилось полагаться на мою память.
Потом мы переночевали в гостевом домике на базе Япет, а затем вернулись на орбиту, причем Рудольф снова уединился в своем контейнере. Я предположила, что он скармливает все эти килограммы пыли большому «Спектруму», но он, должно быть, еще и писал сетевые отчеты. Несколько часов спустя и гора Ван Делпа, и гора Зебра появились на карте, а кочка Бритни — нет. Наверное, отчасти из-за того, что Флойд ему этого не предложил.
Даже не могу точно выразить, какие чувства я по этому поводу испытывала. Конечно, здорово, если в твою честь называют гору, хотя название могло быть более достойным. Из любопытства я скачала пакет топографических карт внутренней системы и обнаружила на них всевозможные названия, в диапазоне от очевидного стремления к славе до всяческих диковин, за каждым из которых наверняка скрывается интригующая история — например, излучина реки под названием Локоть Жулика и шахтерский городок Золотой Жук. Имелись и такие названия, о происхождении которых не нужно было долго гадать, например, мыс Мертвого Пруссака. Наверное, часть интереса от посещения таких мест и заключается в попытке догадаться или выяснить, кто их так поименовал. Гора Зебра, во всяком случае, очевидна. А через сто лет никому уже не будет дела до горы, названной в честь Рудольфа.
Потом мы отправились к кольцам. Ни объяснения, ни даже спасибо — если не считать таковым похлопывание по плечу уже в челноке. Словно поощрили сообразительную собаку. Примерно так ведет себя Флойд, когда начинает слишком много о себе воображать.
Когда Рудольф впервые заговорил о пещерах, я подумала, что он, наверное, хочет слетать с нами на Титан, где имелись признаки того, что метановые грунтовые… гм-м, «воды» тут не скажешь… ну, потоки могли образовать полости, сходные с земными пещерами.
Но я ошиблась. Наш наниматель искал луны, где он мог бы заползти в пещеру на одной стороне и выбраться из нее на другой — прямо через центр, как некий Жюль Берн в скафандре.
И даже об этом он сообщил нам лишь на почтительном расстоянии от Япета. И сразу объявил запрет на любое общение с внешним миром, подкрепив его следящим устройством, которое немедленно доложило бы ему о нарушении запрета.
— В таких делах время огласки необходимо тщательно рассчиты-' вать, — заявил он.
Лазание по горам было лишь разминкой. Если мы все разыграем правильно, то сделаем из этого Шеклтона новичка-любителя.
Мы кружили над кольцами в поисках слипшихся глыб. Их там миллионы, если не десятки миллионов, но они не очень стабильны, поэтому никто и не пытался составить хоть какой-то каталог. Неважно, сколько их сегодня, завтра количество уже изменится.
К счастью, полный список нам и не требовался. Нас интересовали самые большие, и мы измеряли их плотность.
Не нужно быть гением, чтобы догадаться: Рудольф надеется обнаружить в глыбах сквозные туннели или пещеры. Однако пещеры сами собой не возникают. Я уже давно кое-что выяснила на эту тему, еще когда Рудольф впервые спросил о пещерах. На Земле они бывают трех типов: промытые в породе водой (таких здесь не найти), лавовые трубки (то же самое) и делювиальные. Ясно, что Рудольфа интересовали последние. На Земле они встречаются под нагромождениями больших валунов. Очевидно, он надеялся, что некоторые из глыб будут иметь сходную структуру. Однако, чтобы угадать, какие именно, ему было необходимо измерять их плотность. Слишком низкая — это лишь временные скопления сталкивающихся и трущихся друг о друга валунов, опасные даже для Рудольфа. Слишком высокая — и на туннели можно не надеяться. Ясное дело, Рудольф рассчитывал отыскать нечто среднее.
