Олег прислушался к себе. Не здесь, не в Беседке. Гораздо ниже. И западнее. Ялта? Нет, дальше. Мисхор? Алупка? А точнее… Непонятно. Где-то у подножия Ай-Петри или еще ниже.
— Карту!
Немец держал свою самоделку наготове. Астроном показал:
— Где-то здесь. Точнее пока не скажу.
— Да, — согласился гауптштурмфюрер. — Зачастили, прямо один за другим…
— Сатана глумлив и не даст нам покоя, — негромко заметил Иоанн. — Не зря, пока бесовское наваждение клокочет в нас, исчадия вельзевуловы расступаются пред нами…
— Все, выступаем! — скомандовал немец.
— Куда? — осведомился Олег. Фон Вернер указал рукой на запад.
Ладно, через Никитскую яйлу, так через Никитскую. От Романовской трассы, конечно, остались рожки да ножки, и неизвестно, что на спуске с перевала, ну да ладно.
— Я поведу, — заявил Олег. — Маршрут знакомый.
Отчаянный крик, полный тоски и страха, донесся из поднебесья. Три точки — белая и две черные, быстро приближались со стороны Бабугана. Приглядевшись, Олег понял, что одна из них — сигнус, и его преследуют черные птицы, похожие на громадных воронов, оперение отливает синевой, клювы крупные, с зазубринами и сильно загнуты книзу. А сигнус… Холодея, он узнал Царевну-лебедь. Откуда она здесь, почему?
Птицы-загонщики — мельче сигнуса, но умны. Одна атаковала снизу, не давая жертве уйти вниз, в спасительные скалы, а вторая короткими черными пике пыталась ударить Царевну сверху, в основание шеи. Лебедь уворачивалась широкими плавными поворотами, и удары проходили мимо. Но вот «ворон» изловчился, сумел достать спину сигнуса когтями. Лебедь заложила вираж прямо над «беседкой», снова закричала — и крик этот невозможно было вынести. Олег невольно зажал уши, тем более что и Зов в груди словно с цепи сорвался — требовал, повелевал: на запад! Прочь отсюда!
— Дитмар! — Олег не узнал своего голоса. — Дитмар, стреляй! Что медлишь, стреляй!
— Я не собираюсь тратить ценные заряды на спасение глупой птицы, — невозмутимо обронил эсэсовец.
— Идиот! — Олег схватил немца за грудки. — Никакая это не птица! Сигнусы разумны! Стреляй, фашистская морда!
Дитмар неуловимым движением освободился от захвата.
— Дурак! Сопляк! — взорвался и он. — Да ты знаешь, куда нам сейчас? В ад! Пошел вон, слюнтяй!
— Перун великий, Велеса победитель, — напевный голос принадлежал нововоскрешенной. — Ты Ярило, податель жизни, и Воин, податель смерти. К силе твоей взываю, и на помощь Топора твоего уповаю, и на четыре стороны света поклон кладу…
Тут чучело в кольчуге и вправду отвесило четыре низких поклона на все стороны света и замерло, выставив перед собой полусогнутые руки с нешироко разведенными ладонями.
В небе все было плохо. Сигнус металась из последних сил, обнаглевшие «вороны» бросались на нее все чаще. А между ладоней Ефросиньи что-то сверкнуло, еще раз сверкнуло, и возник тугой клубок света. Олег почувствовал, что волосы на голове встают дыбом. Не от страха. Статическое электричество, понял он. Вроде даже искры в волосах потрескивают. Невольно прикинул градиент и напряженность электрического поля. Это ж сколько вольт на метр? Да какое там вольт — киловольт, если не мега… Она же нас убьет! Замереть, не шевелиться…
Девица медленно завела руки за голову и плавным движением, словно баскетбольный мяч в корзину, отправила сотворенный сгусток плазмы в небеса. Астроном готов был поклясться, что видит эквипотенциальную поверхность, по которой шаровая молния скользнула ввысь и ударила в черную птицу.
Громыхнуло. Завоняло горелым пером. Рваные в клочья останки «ворона» ухнули в пропасть. Второй хищник, сложив крылья, канул в черноту ущелья и затерялся где-то среди сосен.
Все взоры обратились к Ефросинье, Девица тяжело дышала, румянец куда-то испарился — лицо сделалось белее мела.
— Недостойно посвященной Перуну, — сообщила наконец она, — зрить, как навьи твари средь бела дня терзают райскую птицу Сирин.
Иоанн вздохнул и перекрестился. Девица удостоила его презрительным взором и фыркнула. Румянец понемногу возвращался на ее тугие щеки.
— Сигнусадеи, сигнусадеи, — напевно донеслось откуда-то снизу.
Сигнус сидела за кромкой обрыва, на обломке скалы, видимо, служившей некогда опорой для беседки, и теперь Олег мог рассмотреть ее. Голова, как у человека, прекрасное женское лицо, да что там лицо — лик, широко распахнутые прозрачно-голубые глаза, пышные золотые волосы, никогда не знавшие гребня. Точеные плечи, высокая девичья грудь поднимается в частом дыхании. И все это как-то гармонично перетекает-переливается в белоснежное оперение. Огромные крылья сложены, отливают золотом кончики маховых перьев и роскошного хвоста. Продуманное совершенство. А на плече — глубокие порезы, и кровь сочится, течет, пятная белоснежный подгрудок…
Пение смолкло. Сигнус резким птичьим движением склонила голову, заглянув в глаза Олегу. И в душу. Взгляд ее был безмятежен и лишен какого-либо намека на мысль. Широко развела крылья — под ними обнаружились человеческие руки, от локтя переходящие в крыло. Сдвоенный сустав? Впечатление от изящной женской кисти несколько портили длинные, никогда не стриженные ногти… А вот рана… рана зарубцевалась, кровь не течет. Ускоренная регенерация?
— Царевна, — позвал он. — Иди сюда, не бойся…
Сигнус глянула непонимающе, неуклюже развернулась и прыгнула со скалы, распластав прекрасные свои крылья.
— Понял? — он обернулся к Дитмару. — Сигнусы разумны.
— Попугаи тоже разговаривают, — отмахнулся тот. — Зато теперь я уверен в своей правоте. Битва льда и пламени — вот ключ. На Землю рухнула очередная Луна. Человечество погибло, началась Новая
