Мы не сразу поняли, что за соответствия и смыслы. Мы попросили его привести примеры, и тогда только до нас дошло.
— Так ты демон-переводчик, что ли? — спросил Муха.
— Да, можно назвать и так.
— И с какого на какой?
— Со всех на все.
И мы поняли, что нашли настоящий клад.
То, что черный столбик — демон, как-то сразу стало незначительным. Какое добро, какое зло, когда перед нами универсальный переводчик, если только черный столбик не врет.
— Так, орлы. Надо подумать, — сказал Дед. — Переводчиков в инете навалом…
— Они тебе напереведут! — сразу развеселился Муха, которому постоянно приходится осваивать английские тексты, так что ляпы электронных переводчиков — его любимое развлечение. — Надо проверить! Дед, что тут у тебя на английском?
— Вот, — Дед вытащил из-под журналов мануал для мобилки.
— Я симбионт. С книгой обращаться не умею, — сообщил столбик.
— А что ты умеешь? — спросил Муха.
— Срастаюсь с носителем и воспринимаю текст вместе с ним. Меня создавали для работы с устным текстом, я симбионт-аудиал, но могу и с письменным, я самообучающийся демон.
— Мне это не нравится, — сказал я. — Совершенно не нравится. Я не хочу, чтобы со мной кто-то срастался.
— Да тебе это и не нужно, — успокоил Дед. — Вот Мухе — другое дело. Или Наташке.
— Ты Наташку не трогай! — выпалил Муха. — Наташка тут ни при чем!
— Да ладно тебе! — хором ответили мы.
Муху угораздило влюбиться в женщину, которая старше его на десять лет. Он этой Наташке совершенно не нужен, но она иногда ходит с ним в кафе или просто погулять. По образованию она педагог, но кто в здравом уме и твердой памяти сейчас добровольно идет работать в школу? Да еще в русскую школу? Она сразу устроилась в бюро переводов. Кроме того, она работает на «Сюрприз». Это заработок нерегулярный и непредсказуемый, но если вдруг есть хороший заказ, то Наташка все откладывает и берется за спицы с крючком. Как-то она срочно связала свитер слонового размера с логотипом фирмы и получила за работу триста евро. Правда, трое суток спала по четыре часа и потом сутки отсыпалась. Ей часто заказывают шубы для чайников, на такую шубу уходит вечер работы, а платят двадцать евро. Чайник в шубе — это прикольно. А еще однажды она вязала пинетки для дядьки с ножкой сорок шестого размера. Настоящие голубенькие пинетки с фестончиками и помпончиками, Муха говорил: увидел — ржал минут пять как ненормальный.
— Попробуйте меня, — попросил столбик. — Зла не будет. В меня не встроены категории добра и зла. Только фильтр на лингвистическом уровне. Вы видели словари? Я — словарь. Больше ни на что не годен.
— Тогда скажи, кто и с какой целью тебя создал, — потребовал Дед. — Муха, чеши к бабке. Помнишь, ты говорил, у нее весь год крещенская вода стоит? Неси сюда бутылку.
Муха живет через дом от Деда. Ему туда и обратно — пять минут.
— Полетел! — сказал Муха и выскочил из комнаты.
— Так, младшего вывели из-под огня, — Дед вроде и пошутил, но как-то не слишком весело. — Гость, ты тоже хоть бы на лестницу вышел. Я докопаюсь, что это за нечистая сила…
— Так соврет!
— У меня нет категории искажения. Я симбионт для конкретной цели. Искажение смысла никому не нужно, — почему-то черный столбик избегал слова «ложь»; мы с Дедом одновременно уловили это, потому и переглянулись.
— Кто тебя создал? — Дед повторил вопрос, причем очень строго.
— Их было много.
— Как их звали?
— У них нет имен. Они не используют слова для имен.
— Хорошо. Как они обращаются друг к другу?
Дед думал, что поставил вопрос правильно. Как же!
— Братец, соратник, морда, харя, рыло, пакостник, черныш, хвостяра, лапчатый… — забубнил столбик.
— Тихо! Им нужны имена?
— Имена-слова не нужны.
— Что у них вместо слов?
— Не знаю.
Дед задумался.
— Может, Вельзевул? Астарот? Асмодей? — с надеждой спросил он.
— Вельзевул — Бааль-Зевув, «повелитель мух», иврит, — сразу доложил столбик. — Астарот — Ашторет, «толпы, собрания», иврит. Асмодей — Ашмедай…
— Тихо. Понял.
— Вы меня используете не по назначению. Я демон-симбионт, — напомнил черный столбик.
— У тебя тоже нет имени?
— Не требуется.
— Зачем ты понадобился? — Дед был настойчив, как будто почуял хорошую добычу. Это с ним случалось: только из-за его упрямства мы однажды полдня вскрывали дымоход и нашли-таки банку с серебряными монетами.
— Для передачи смыслов.
— Опять смыслы! — не выдержал я. — Стой, Дед! Не «зачем», а «почему»!
— Точно! Мыслишь! — похвалил дед. — Ну так почему ты понадобился?
— Потому что новые языки появились, количество символов и смыслов увеличилось тысячекратно…
— Дед, это он про вавилонское столпотворение! — догадался я. — Похоже, там не только люди перестали понимать друг друга, но и эти, не к ночи будь помянуты.
— Только люди. Стало невозможно понять людей, — поправил черный столбик. — Их настигло проклятие. Разрозненность языков — проклятие.
— Да уж, — согласился я и хотел поведать черному столбику, что по этому поводу творится в Латтонии, но не удалось.
— Ага! Вам надо было понимать людей, чтобы делать им гадости! А говорил: за пределами добра и зла! — закричал Дед. — Знаешь что? Вот тебе бутылка, лезь в нее сам, добровольно!
— Нет, — ответил он. — Не полезу. Если я вам не нужен, найдите мне хозяина.
— Без хозяина ты жить не можешь?
— Могу. Но плохо. На грани угасания. Как тут, — он шевельнулся, чтобы указать взглядом на осколки пузырька. — Очень хотел на свободу…
— А туда как попал? — спросил Дед.
— Закляли и посадили. Меня продавали четырнадцать раз. Последний раз продали магу Зайделю Дармштетту, чтобы он переводил манускрипты с латыни и со старофранцузского на немецкий. Маг, наверно, умер. Он вступал в симбиоз только для работы с манускриптами. Для действий и деланий у него был другой демон. Поэтому я остался заперт.
— А почему ты говоришь по-русски? Как русский язык выучил? — забеспокоился Дед.
— Не было необходимости. Он во мне. Услышал вас — нашел нужный блок.
— И латтонский язык в тебе? — спросил я, надеясь, что черный столбик спросит: а что это такое?
— И старый латтонский, и новый латтонский, — ответил он.
— А говорил, не признаешь добра и зла… — проворчал Дед. — Вот же оно, зло…
— Язык — вне добра и зла, — возразил черный столбик.
