— За нами следят. Если, конечно, вам это интересно.
— Почему вы так решили? — поинтересовался я.
— Потому что у меня глаза на месте, — хмыкнул он. — Серая «хонда» прицепилась сразу, когда вы сели, и не отстает. Поглядите в зеркальце. Сейчас она через одну машину от нас.
После нескольких очередных поворотов «хонда» все так же шла за нами как привязанная.
— Пожалуй, будет лучше выйти у ближайшего метро, — со вздохом сказал я. — Не хочу создавать вам трудности.
— Это правильно, — буркнул водитель. — Но надеюсь, заплатите с избытком. Думаю, что я честно заработал свои деньги.
Он был прав, и я немедленно передал ему сумму, за что был вознагражден ювелирнейшей парковкой чуть не у самых дверей станции. Это дало минимум десять секунд форы перед преследователями, которые я использовал в полной мере. А дальше был стремительный бег по эскалатору вниз, потом по лестницам перехода на другую ветку и снова бег, теперь уже вверх, затем нырки во дворы, арки, проходы и отдых в темноте подъезда, каким-то чудом не запертого на кодовый замок.
В общем, от преследователей я опять оторвался. Но, кажется, ненадолго. Уж слишком плотно за меня взялись. Пожалуй, придется и самому укрыться ненадежнее. Деятельность агентства на это время придется, конечно же, свернуть. Неотложных дел и невыполненных обязательств перед другими клиентами не было, так что от этого никому плохо не станет. Через Широкова я намеревался держать связь с большим миром, а для этого придется все же навестить своего сотрудника. Поймав очередного частника, я добрался до дома Широкова без приключений.
— Это ты? — на секунду показалось, что, увидев меня, он растерялся. На вешалке висело веселенькое женское пальтишко, из-за полуоткрытой двери комнаты лилась приглушенная музыка. — Что- нибудь случилось?
— Я на минуту. Позвони Полине Романовне не из дома и скажи, что распоряжение об отпуске остается в силе. До начала процесса ложимся на дно. Боюсь, мне тоже придется спрятаться. За мной следили.
— Помощь нужна? — спросил Игорь.
— Пока нет. Я контролирую ситуацию. Думаю, раньше понедельника ты мне не понадобишься. О Петровских позабочусь сам, других заказов у нас, к счастью, нет. Так что отдыхай.
— Мне поехать с тобой? — предложил Широков.
— Не нужно. Когда понадобится помощь, я с тобой свяжусь.
— Может, Петровского буду вести я? Если тебя взяли в оборот, это правильно.
Тут я бы с ним согласился. Но в деле Петровского Игорь меня заменить не мог.
— Справлюсь, — сказал я, после чего удалился.
Наблюдения за домом не было, и это меня порадовало: все же часть моих секретов оказалась не по зубам ни спецслужбам, ни хозяевам адвоката Лурье. Однако отчего же он растерялся?
Начинался вечер, народ спешил с работы к домашним очагам, и мысль об этом вызвала зависть. Дом у меня имелся, и не один, а вот очагом я не обзавелся. Неудачные попытки были, но они, разумеется, не в счет. Поскольку дневная беготня меня действительно утомила, я тоже желал отдыха в тепле и уюте. Хотя бы таком относительном, как нынешнее убежище Петровских. Эту ночь я намеревался провести именно там. По пути я зашел в бывший универсам, который ныне именовался супермаркетом, и купил бутылку хорошего коньяка. Думаю, после первых суток добровольного заключения Петровскому тоже надо немножко расслабиться.
Когда я добрался до места, совсем стемнело. На помойке возле переполненных баков валялись пакеты неуместившегося мусора. Воняло сильнее, чем днем ранее. Местные бомжи определенно назначили помойку бесплатным общественным сортиром. Брезгливо растолкав ногами мусор, я протиснулся между контейнеров и прошел через Дверь.
Свою первую Дверь я открыл в тринадцать лет. Просто сероватое пятно неправильной формы на бревенчатой стене старого склада, заметное лишь боковым зрением и бесследно исчезающее в прямых солнечных лучах. Пустырь за складом — постоянное место наших игр. Это странное пятно я замечал много раз и тут же забывал о нем, полагая то ли налетом пыли, то ли игрой света на древесине. В тот вечер я бежал, преследуемый компанией своего злейшего врага Манала — переростка-второгодника с соседней улицы, страстно ненавидевшего меня за все, чего он был лишен: непьющих родителей, приязни учителей, новенького спортивного велосипеда «Спутник» и некоторой благосклонности Тани Гавриловой, считавшейся в то время первой красавицей поселка (в моей возрастной категории, разумеется). На самом деле, как я с грустью и обидой понял чуть позже, на меня и подобных мне сопляков ей было совершенно наплевать, ее интересовали парни намного взрослее и самостоятельнее. Адресованные мне знаки внимания имели единственной целью возбудить ревность и чувство соперничества во всех прочих юных особях, подрастающих в соседних дворах и улицах. Таня Гаврилова любила, когда из-за нее глупые мальчишки яростно лупили друг друга.
Я был слабее Манала и, полагаю, неизбежно проиграл бы ему в драке, но схватиться с ним не боялся. Возможно, именно потому Манал, жестокий и туповатый, но хитрый и осторожный, ощущая это отсутствие страха, избегал схватки один на один. И сейчас меня ждала не честная драка, а позорное и унизительное избиение.
Они погнались за мной на улице Коммунаров и, отрезав все пути, выгнали к старому складу. Двое сейчас обходили склад с одной стороны, трое — с другой, а бежать было некуда: за бурьяном — крутой обрыв и берег реки. Оставалось лишь ждать появления врагов. Понимая, что добыча никуда не денется, они не торопились. Отвратительное ощущение безысходности владело мной. В отчаянии я стукнул кулаком по серому пятну, едва заметному в ярких лучах полуденного солнца.
И не ощутил сопротивления! Кулак провалился сквозь толстенные бревна, будто их и не было. Я ошеломленно отдернул руку, на миг забыв о врагах. Нет, стена находилась на месте, она по-прежнему выглядела несокрушимой, но когда я еще раз осторожно коснулся припорошенных серым налетом бревен, то опять почувствовал, как ладонь проваливается в ничто. Враги были совсем рядом, я уже слышал их довольные крики и тогда, повинуясь инстинкту, зажмурился и прыгнул.
Я упал на что-то упругое и некоторое время не раскрывал глаз, пытаясь собрать рассыпавшиеся ощущения воедино. Первым, что я осознал и почувствовал, была тишина. Шум пульсирующей крови в ушах и собственное хриплое дыхание поначалу не позволили осознать, что эта тишина была абсолютной. Но через минуту понимание пришло. Я осторожно открыл глаза и огляделся. Меня окружал полусвет, подобный тому, который после окончания ночи предшествует утру. Поначалу я решил, что попал в одно из складских помещений, но наполненное каким-то полупрозрачным туманом. Он не имел привычных признаков — не струился и не колыхался от моих движений и совершенно не пах влагой. Нет, то был не туман, а воздух, принявший его обличье.
Я встал. Окружающее меня марево не позволяло оценить размеров помещения. В нескольких метрах в любую сторону взгляд растворялся в однородном молочном месиве. Я шагнул, сделал еще шаг и еще, потом пошел увереннее, на всякий случай вытянув перед собой руку. Примерно через двадцать шагов пальцы ощутили сопротивление. Это было похоже на то, как если бы я погружал руку в слой мягчайшей резины. Странная, неощутимая преграда, которую невозможно ухватить, сопротивлялась моему движению, замедляла его и в какой-то момент остановила. Стиснув пальцы в кулак, я нажал изо всех сил, но рука уперлась в несуществующий предел, не продвинувшись дальше ни на миллиметр. Тогда я двинулся по периметру, обследуя эту границу, одинаково ровную, упругую и непреодолимую. Занятие на какое-то время увлекло меня, пока не пришла мысль, показавшаяся вначале неприятной, а спустя секунду страшной.
А как я отыщу выход?
Я бросился назад и остановился, потому что внезапно страх ушел без следа, сменившись необъяснимой уверенностью: если есть вход, то найдется и выход. Так оно и случилось.
Когда я вышел, на пустыре моих преследователей, конечно же, не было. Стояла ночь. Тихая, теплая и лунная: добираясь до освещенных фонарями улиц, я ни разу не споткнулся.
Мое внезапное и необъявленное появление в кластере испугало Петровских. К сожалению,
