Он устремил на Ринсвинда пристальный взгляд. Волшебник покраснел.
— Почему все смотрят сразу на меня? Я понятия не имею, что это такое. Может быть комета или что-то вроде.
— И мы все сгорим? — спросила Бетан.
— Откуда мне знать? В меня кометы пока не врезались.
Они вереницей ехали по сверкающему снежному полю. Конное племя, которое, судя по всему, относилось к Коэну с глубоким уважением, снабдило их лошадьми и указаниями, как добраться до реки Смарл, что в сотне миль к Краю, где, по расчетам Коэна, Ринсвинд и Двацветок могут найти корабль, который доставит их к Круглому морю. Герой также сообщил, что поедет с ними, подлечить свои ознобыши.
Бетан тут же заявила, что она тоже едет — на тот случай, если Коэну понадобится растереть спину.
Ринсвинд смутно ощущал, что тут что-то заваривается. Во-первых, Коэн сделал попытку расчесать бороду.
— Похоже, ты произвел на нее впечатление, — сказал волшебник. Коэн вздохнул.
— Эх, будь я лет на двадшать моложе, — с сожалением протянул он.
— Ну?
— Мне было бы шештьдешят шешть.
— И что с того?
— Ну.., как бы тебе шкажать? Будучи молодым и завоевывая шебе имя в этом мире, я предпочитал рыжеволоших и пылких женщин.
— А-а.
— Но потом я штал немного поштарше и начал ишкать шебе женщин ш белокурыми волошами и глажами, в которых шветитшя жижненный опыт.
— О-о? Да?
— А жатем я штал еще немного штарше и оценил доштоинштва женщин ш темными волошами и жгучим темпераментом.
Он умолк. Ринсвинд ждал.
— Ну и? — в конце концов, не выдержал волшебник. — Что дальше? Что ты ищешь в женщинах сейчас?
Коэн обратил к нему взгляд своего слезящегося голубого глаза.
— Терпение, — ответил он.
— Поверить не могу! — воскликнул голос за спиной. — Я еду вместе с Коэном-Варваром!
Это был Двацветок. С раннего утра — с тех самых пор как он обнаружил, что дышит одним воздухом с величайшим героем всех времен, — он вел себя как обезьяна, которой вручили ключ от банановой плантации.
— Он, шлучайно, не иждеваетшя? — спросил Коэн у Ринсвинда.
— Нет. Он всегда такой.
Коэн повернулся в седле. Двацветок улыбнулся ему сияющей улыбкой и гордо помахал рукой. Коэн повернулся обратно и крякнул от боли.
— У него што, глаж нет?
— Есть, только видит он не так, как другие. Можешь мне поверить. Я имею в виду.., ну, помнишь юрту Конного народа, в которой мы провели прошлую ночь?
— Да.
— Лично я счел, что она несколько темновата и засалена. Да и воняло от нее, как от очень больной лошади.
— По-моему, очень точное опишание.
— А он бы с нами не согласился. Он заявил бы, что это великолепный варварский шатер, увешанный шкурами величественных животных, убитых остроглазыми воинами, живущими на краю цивилизации, шатер, пахнущий редкими и диковинными смолами, добытыми при набегах на караваны, пересекающие лишенную дорог.., ну и в том же духе. Я это серьезно, — добавил Ринсвинд.
— Он што, чокнутый?
— Вроде как. Но у этого чокнутого денег куры не клюют.
— А-а, тогда он не может быть чокнутым. Я повидал мир. Ешли у человека денег куры не клюют, то он прошто экшцентричный.
Коэн снова повернулся в седле. Двацветок рассказывал Бетан о том, как Коэн в одиночку расправился со змеями, составляющими армию властительницы колдуний С белинды, и украл священный бриллиант из гигантской статуи Оффлера, Бога-Крокодила.
Морщины, покрывающие лицо Коэна, прорезала странная улыбка.
— Если хочешь, я скажу ему, чтобы он заткнулся, — предложил Ринсвинд.
— А он жаткнетшя?
— Нет.
— Пушть болтает, — позволил Коэн. Его рука невольно опустилась на рукоять меча, отполированную до блеска хваткой десятилетий.
— Во вшяком шлучае мне нравитшя, как он шмотрит на мир, — объявил варвар. — Его глажа видят то, што находитшя на рашштоянии пятидешяти лет.
В сотне ярдов за ними, неуклюже прыгая по мягкому снегу, бежал Сундук. Никто никогда и ни по какому поводу не спрашивал его мнения.
* * *
Близился вечер. Они подъехали к краю высокогорных равнин и начали спускаться вниз по мрачному сосновому бору, лишь слегка припорошенному снежной бурей. Пейзаж изобиловал громадными расстрескавшимися скалами и настолько узкими и глубокими долинами, что день здесь длился минут двадцать. Дикий, продуваемый всеми ветрами край, где можно ожидать, что вам навстречу вот-вот выйдут…
— Тролли, — сказал Коэн принюхиваясь.
Ринсвинд оглянулся, всматриваясь в алый вечерний свет. Скалы, которые прежде казались абсолютно нормальными, внезапно подозрительно ожили. Невинные с виду тени наполнились подозрительными силуэтами.
— Я люблю троллей, — объявил Двацветок.
— Врешь ты все, — твердо сказал Ринсвинд. — Ты не можешь их любить. Они большие, бугристые и людей едят.
— Неправда, — возразил Коэн, неловко соскальзывая с лошади и массируя колени. — Это широко рашпроштраненное жаблуждение. Тролли никого не едят.
— Да?
— Да, они вшегда выплевывают вше обратно. Их желудок не переваривает людей, понятно? Шреднему троллю ничего от жижни не нужно, кроме ражве што шлавной глыбы гранита да доброй плиты ижвештняка на жакушку. Я шлышал, это потому, что они кремниш.., кремниорганишеш… — Коэн запнулся и погладил бороду, — жделаны иж камня.
Ринсвинд кивнул. В Анк-Морпорке тролли были не в диковинку, поскольку их часто нанимали в телохранители. Правда, содержание этих тварей влетало в копеечку — до тех пор пока они не усваивали, что такое дверь, и не переставали, покидая дом, переть напролом сквозь ближайшую стену.
Когда путешественники занялись сбором хвороста, Коэн продолжил:
— Но шамое главное — их жубы.
— Почему? — поинтересовалась Бетан.
— Алмажы. Видишь ли, только алмажы могут шправитыпя ш камнями — и вше равно троллям приходитшя каждый год выращивать жубы жаново.
— Кстати, о зубах… — вмешался Двацветок.
— Да?
— Я не мог не заметить…
