— Что ж, тогда давайте надеяться, что в ближайшем будущем нам не понадобится черная краска, потому что она вся вышла.
Дверца захлопнулась.
Ринсвинду на мгновение представилось, как Двацветок раздает свои картинки, приговаривая нечто вроде “Это я, терзаемый миллионами демонов” и “А это я с той забавной парочкой, которую мы встретили на промерзших склонах Того Света”. Ринсвинд не знал наверняка, что случается с человеком, когда тот по- настоящему умирает, а авторитеты высказывались на этот счет несколько туманно. К примеру, один смуглокожий моряк из Краеземелья считал, что после смерти обязательно попадет в рай, где найдет шербет и много гурий. Ринсвинд не знал, что такое “гурия”, но после некоторых размышлений пришел к выводу, что это маленькая лакричная трубочка, через которую потягивают шербет. Во всяком случае, он от шербета начинал чихать.
— Надеюсь, теперь, когда нам не мешают, — твердо сказал сухой голос, — мы можем продолжить. Очень важно, чтобы ты не позволил волшебникам отобрать у тебя Заклинание. Если Восемь Заклинаний будут произнесены слишком рано, произойдет нечто ужасное.
— О боги, оставьте меня в покое, а? — закатил очи Ринсвинд.
— Хорошо, хорошо. С того самого дня, когда ты впервые открыл Октаво, мы знали, что можем доверять тебе.
Ринсвинд вдруг засомневался.
— Подождите-ка, — проговорил он. — Вы хотите, чтобы я бегал от волшебников и не давал им собрать все Восемь Заклинаний воедино?
— Вот именно.
— И поэтому одно из вас забралось ко мне в голову?
— Точно.
— Вы вообще знаете, что целиком и полностью погубили мою жизнь? — с жаром воскликнул Ринсвинд. — Я, может, все-таки стал бы волшебником, если бы вы не решили использовать меня в качестве портативной магической книги. Я не могу запомнить ни одного заклинания, они боятся лезть в голову, в которой уже сидите вы!
— Ну, извини.
— И вообще я хочу домой! Хочу вернуться туда, где… — в глазах Ринсвинда блеснула влага, — туда, где чувствуешь под ногами булыжную мостовую, где иногда можно глотнуть неплохого пива, а вечером раздобыть приличный кусок жареной рыбы и в придачу пару больших зеленых огурцов, а может, даже пирог с угрем и блюдо с моллюсками, где всегда отыщется теплая конюшня, в которой можно переночевать и проснуться в том же самом месте, куда ты забрел предыдущим вечером и где нет этой жуткой погоды. Я хочу сказать, я не в обиде на вас из-за магии, наверное, я, ну, сделан не из того теста, из которого делают волшебников, но я просто хочу домой!
— Ты должен… — начало одно из Заклинаний.
Оно опоздало. Тоска по дому, маленькая эластичная резинка в подсознании, которая может завести лосося и гнать его три тысячи миль по чужим морям или отправить миллион леммингов в радостную пробежку на родину их предков, исчезнувшую с лица Диска в результате легкого выверта и смещения континентов, — так вот эта самая тоска по дому поднялась внутри Ринсвинда, словно съеденный на ночь салат из креветок, перетекла по тонюсенькой ниточке, связывающей его измученную душу с телом, уперлась каблуками и дернула…
Заклинания остались одни в своем Октаво.
Не считая Сундука.
Они дружно уставились на него — не глазами, но сознанием, таким же древним, как и сам Плоский мир.
— Ты тоже проваливай, — сказали они.
* * *
— ..Очень хочу.
Ринсвинд знал, что это говорит он сам, он узнал голос. В течение краткого мига он глядел через свои глаза каким-то ненормальным образом — так шпион смотрит через прорези в глазах портрета. Потом он вернулся.
— Ш тобой вше в порядке, Ринсшвинд? — спросил Коэн. — Ты выглядел нешколько отшупптвующим.
— Ты действительно слегка побелел, — согласилась Бетан. — Как будто кто-то ступил на твою могилу.
— Гм, да я сам туда и ступил, — отозвался он, а потом поднял руку и сосчитал свои пальцы. Вроде бы их количество осталось прежним. — Э-э, а я вообще двигался?
— Ты просто смотрел на огонь так, словно увидел привидение, — сказала Бетан.
За их спинами послышался стон. Двацветок, сжимая голову ладонями, пытался принять сидячее положение.
Его глаза сфокусировались на присутствующих. Губы беззвучно зашевелились.
— Это был поистине странный.., сон, — проговорил он. — Что это за место? Почему я здесь?
— Ну, — начал Коэн, — кое-кто утверждает, што Шождатель Вшеленной вжял горшть глины и…
— Нет, я имею в виду здесь, — перебил его Двацветок. — Это ты, Ринсвинд?
— Да, — ответил Ринсвинд за отсутствием доказательств обратного.
— Там были.., часы, которые.., и эти люди, что… — Двацветок потряс головой. — Почему так воняет лошадьми?
— Ты заболел, — сказал Ринсвинд. — У тебя начались галлюцинации.
— Да.., наверное, да, — Двацветок посмотрел на свою грудь. — Но тогда откуда у меня…
Ринсвинд вскочил на ноги.
— Извините, здесь очень душно, я пойду подышу свежим воздухом. — Он сорвал с шеи Двацветка ремешок иконографа и бросился к выходу из юрты.
— Лично по мне так нормально, — удивилась Бетан.
Коэн пожал плечами.
Ринсвинд успел отбежать от юрты на несколько шагов, прежде чем иконограф начал пощелкивать. Из коробки очень медленно вылезла последняя картинка, которую сделал чертик.
Ринсвинд схватил ее.
То, что было на ней изображено, даже средь бела дня ввергло бы человека в ужас. В леденящем свете луны, подкрашенной багровым огнем зловещей новой звезды, эффект был неописуемым.
— Нет, — негромко сказал Ринсвинд. — Все было не так, там был дом, девушка и…
— Ты видишь то, что видишь ты, а я рисую то, что вижу я, — заявил чертик из своей дверцы. — То, что вижу я, реально. Меня специально готовили. Я вижу только то, что существует на самом деле.
Какая-то темная тень двигалась по по-хрустывающему насту в их сторону. Это был Сундук. Ринсвинд, который в обычных обстоятельствах испытывал к нему ненависть и недоверие, внезапно почувствовал, что этот ящик — самая освежающе нормальная вещь, которую он когда-либо видел.
— Я смотрю, тебе таки удалось выбраться, — заметил он.
Сундук задребезжал крышкой.
— Хорошо, но что видел ты? — поинтересовался волшебник. — Ты-то оглянулся?
Сундук ничего не ответил. Некоторое время они стояли молча, словно два воина, бежавшие с места побоища и остановившиеся, чтобы перевести дух и прийти в себя.
— Пойдем, там внутри горит костер, — наконец сказал Ринсвинд.
И протянул к Сундуку руку, чтобы потрепать его по крышке. Сундук раздраженно захлопнулся, едва не отхватив ему пальцы. Жизнь снова вошла в нормальную колею.
* * *
Рассвет следующего дня был ясным, безоблачным и холодным. Небо превратилось в голубой купол, прикрепленный к белой простыне мира, и производимое им общее впечатление своей свежестью и чистотой напоминало бы рекламу зубной пасты, если бы не розовая точка на горизонте.
— Теперь ее видно и днем, — сказал Коэн. — Што это такое?
