Сундук с треском продрался сквозь куст и исчез.
Мгновение спустя Ринсвинд обнаружил причину его исчезновения. Сундук перевалился через край выступа и падал в гигантскую дыру, подсвеченную снизу слабым красноватым сиянием. От Ринсвинда и его ноши в дыру тянулись две сверкающие голубые нити.
Он неуверенно остановился — хотя слово “неуверенно” не совсем точно. В нескольких обстоятельствах он был уверен на все сто процентов — во-первых, ему не хотелось прыгать; во-вторых, ему ни в коем случае не хотелось встречаться с тем, кто настигает его сзади; в-третьих, в мире духов Двацветок весил куда больше, чем на Диске; и в-четвертых, бывают вещи похуже, нежели просто умереть.
— Назови хотя бы две, — пробормотал он и прыгнул.
Через несколько секунд приблизились всадники. Достигнув края скалы, они не остановились, а просто выехали в воздух и придержали лошадей над пустотой.
Смерть посмотрел вниз.
— ВОТ ЭТО МЕНЯ ВСЕГДА РАЗДРАЖАЕТ, — пожаловался Он. — С ТАКИМ ЖЕ УСПЕХОМ Я МОГ БЫ УСТАНОВИТЬ ВРАЩАЮЩУЮСЯ ДВЕРЬ.
— Интересно, чего им было нужно? — сказал Чума.
— Понятия не имею, — отозвался Война. — Однако игра была хорошая.
— Точно, — согласился Голод. — Мне она показалась захватывающей.
— У НАС ЕСТЬ ВРЕМЯ ДЛЯ ЕЩЕ ОДНОГО ЭТОГО, ПЕРА, — заметил Смерть.
— Роббера, — поправил его Война.
— КАКОГО ПЕРА?
— Это называется роббером, — пояснил Война.
— ТОЧНО. РОББЕР, — сказал Смерть. Он посмотрел на новую звезду, ломая себе голову над тем, что она может означать. — ДУМАЮ, У НАС ЕСТЬ ЕЩЕ ВРЕМЯ, — немного неуверенно повторил Он.
* * *
Выше уже рассказывалось о попытке ввести немного правдивости в сочинительство на Диске и о том, как поэтам и бардам под страхом.., ну, в общем, под страхом всяких страшных последствий запретили разглагольствовать о бормочущих ручейках и розовых пальцах зари. Подумать только, они могли говорить, что чье-то лицо отправило в дальний путь тысячи кораблей, только в том случае, если представляли заверенные отчеты из доков.
И посему, из преходящего уважения к этой традиции, мы не будем утверждать, что Ринсвинд и Двацветок превратились в голубую, как лед, синусоиду, извивающуюся сквозь темные измерения, что это сопровождалось звоном, который обычно раздается от удара по чудовищному бивню, что перед глазами друзей промелькнула вся их жизнь (у Ринсвинда прошлая жизнь мелькала перед глазами так часто, что он начинал засыпать в самых скучных местах) или что вселенная шлепнулась на них сверху, как огромный студень.
Мы всего-навсего скажем правду, которая экспериментально доказана. Они услышали звук, как если бы по деревянной линейке сильно ударили камертоном, настроенным на до диез или си бемоль, и их охватило ощущение абсолютной неподвижности.
Это случилось потому, что они были абсолютно неподвижны и вокруг царила абсолютная темнота.
У Ринсвинда возникло подозрение, что что-то где-то пошло наперекосяк.
Потом он увидел перед собой бледно-голубой узор.
Он снова очутился внутри Октаво. Интересно, спросил он себя, что произойдет, если кто-нибудь откроет книгу? Сойдут ли они с Двацветком за цветную картинку?
Скорее всего, нет, решил он. Тот Октаво, в котором они находились, отличался от обыкновенной книги, прикованной к кафедре глубоко в подвалах Незримого Университета, книги, которая была всего лишь трехмерным представлением многомерной действительности и…
“Постой-ка, — сказал он сам себе. — У меня не бывает таких мыслей. Кто думает за меня?”
— Ринсвинд, — раздался голос, похожий на шуршание старых страниц.
— Кто? Я?
— Конечно, ты, тупица.
В истерзанном сердце Ринсвинда на миг вспыхнул вызов.
— А, вам уже удалось вспомнить, как начиналась Вселенная? — ядовито осведомился волшебник. — Это было все-таки Прокашливание или Набирание Воздуха В Грудь, а может. Почесывание Головы или Попытка Вспомнить То, Что Вертелось На Кончике Языка?
— Ты, видно, забыл, куда попал, — прошипел другой голос, сухой, как трут.
По идее, невозможно прошипеть предложение, в котором нет ни одной шипящей согласной, но голос сделал все, что было в его силах.
— Забыл? Вы думаете, что забыл? — заорал Ринсвинд. — Забыть это трудновато, знаете ли! Я сижу внутри какой-то долбаной книги и разговариваю с кучей голосов, которых я не вижу, так почему бы мне вдруг не выйти из себя?
— Полагаю, тебе будет интересно узнать, почему мы снова перенесли тебя сюда, — вступил в разговор голос возле его уха.
— Нет.
— Нет?
— Что он сказал? — спросил другой бестелесный голос.
— Он сказал “нет”.
— Он действительно сказал “нет”?
— Да.
— О-о.
— А почему?
— Подобные неприятности случаются со мной все время, — объяснил Ринсвинд. — То я падаю с Края света, то оказываюсь внутри книги, то попадаю на летучую плиту, то смотрю, как Смерть учится играть в лосины, галифе или одни боги знают во что… Думаете, после такого меня еще что-то интересует?
— Ну, нам кажется, ты должен спрашивать себя, почему мы не хотим, чтобы нас произнесли, — сказал первый голос, чувствуя, что теряет инициативу.
Ринсвинд заколебался. Похожая мысль навещала его голову, но буквально на пару секунд, при этом все время нервно оглядываясь по сторонам, чтобы ее кто-нибудь не сшиб.
— Зачем вообще вас произносить?
— Это все звезда, — ответило Заклинание. — Багровая звезда. Волшебники уже ищут тебя. Если тебя поймают, то Восемь Заклинаний будут произнесены и будущее изменится. Они думают, что Диск столкнется со звездой.
Ринсвинд обдумал это.
— А он столкнется?
— Не совсем, но в.., что это? Ринсвинд посмотрел вниз. Из темноты неслышно вышел Сундук. В его крышке торчал длинный обломок лезвия от косы.
— Это всего-навсего Сундук, — сказал волшебник.
— Но мы не звали его сюда!
— А его никто никуда не зовет, — сообщил Ринсвинд. — Он сам появляется. Не обращайте на него внимания.
— А-а. О чем это мы говорили?
— О багровой звезде.
— Правильно. Для нас очень важно, чтобы ты…
— Эй? Эй? Есть там кто-нибудь? Это был слабенький, писклявый голосок, и доносился он из иконографа, висящего на бесчувственном теле Двацветка.
Чертик-художник открыл дверцу и, сощурившись, взглянул на Ринсвинда.
— Где это мы, милостивый сударь? — осведомился он.
— Не могу сказать точно.
— Мы все еще мертвы?
— Возможно.
