Если бы было чем, Флетт поперхнулся бы.
– С чего ты взял?
– Но ведь это продавал ты?
В руках Каннингема появился черный прямоугольник. Никаких надписей, немного ребристая, непроницаемо-черная поверхность.
Лохлан не помнил, чтобы что-нибудь продавал. Но не исключал такой возможности.
– Что это? – задал он вопрос.
– Ты спрашиваешь у меня?
Элиот опустил вниз левую руку, в правой продолжая держать черный прямоугольник, и Лохлана снова пронзило жуткое ощущение отчаяния.
– Мне бы хотелось, чтобы ты рассказал, что продал нам. Теперь эта книга у нас, но подобные фолианты бесполезны, если не знаешь, как ими пользоваться. Ты же мне расскажешь, а, Лохлан?
С этими словами Каннингем еще несколько раз резко ткнул во что-то, лежащее на столе прямо перед ним, и Флетт понял, что конец уже близок. Нет, его не убьют. Он сам перестанет жить – уж очень не хотелось продолжать этот бессмысленный процесс, так и так ведущий к смерти.
– Что здесь написано?!
С этими словами Элиот сделал короткое движение, и черный прямоугольник раскрылся, оказавшись книгой. Старинной бумажной книгой, поверхность чуть желтоватых листов которой усеивали мелкие черные буквы, складывающиеся в странные, но кажущиеся очень правильными, слова:
«Avva marda avva, cuar…»
Губы медленно шевелятся, говорить получается медленно и с трудом, но с каждым словом процесс идет все легче.
«…pecpon nisben halp yer riger…»
Сквозь пелену, которую всего мгновение назад Лохлан даже не замечал, медленно проступают очертания какой-то темной комнаты, скорее всего – подвала. Единственный источник света – это воткнутый в зажим на стене потрескивающий факел.
«…ver vuesuc sol gi droit…»
Взгляд падает на стол, который стоит перед Элиотом. На серой пластиковой поверхности лежит грубо сработанная тряпичная кукла, из ее туловища, словно из поролоновой подушечки, торчат несколько иголок. Где-то на задворках сознания возникает понимание, что это такое – кукла колдунов Вуду.
«…hermon franbur usb da ghisep…»
Элиот – хунган Вуду?! Вряд ли. Скорее простой наемник. Или рядовой служитель культа, посланный следить за Лохланом. Куклу наверняка смастерил не он, ему ее просто дали и рассказали, что с ней делать. Именно эта кукла и является причиной странного тягостного чувства, которое уговаривает Флетта закончить химический эксперимент под названием жизнь.
«…vaildea fuen fex, hemder trop ti ar biarsem…»
Рука поднимается… Да, он снова может шевелить руками. Морок, что лучше любых пут держал его тело, внезапно исчезает. Его больше ничто не держит, он снова хозяин себе. Рука поднимается и смахивает на пол куклу, утыканную иголками. Теперь это именно кукла, ничего больше. Эта дрянь больше не властна над Лохланом.
«…pesil plecon nagir veks…»
Глаза Элиота округляются, в них застыл ужас. Он не пытается ничего сделать, бороться с той силой, что прет из Лохлана в данный момент, бессмысленно. Сам Лохлан слышит, как неверные черные тени, дергающиеся в такт нервной пляске пламени на стене, тихо скулят – духи Лоа не могут ничего сделать с адептом другой Традиции. Они боятся, Традиция, которая породила Слова, слетающие с губ Лохлана, намного сильнее их. Они знают, что проиграли.
«…gul rileer, gul diasa…»
Каннингем, вне всякого сомнения, понял свою ошибку, его руки, держащие раскрытую книгу, дергаются в попытке захлопнуть источник чужой силы, лишить Лохлана доступа к Слову. Но ничего не выходит, лишь правая рука в размеренном темпе переворачивает страницы. Уже скоро, осталось недолго.
«…cam bal isgo, quelfe vio, wornul duel, calur ex…»
Духи Лоа, приведенные в этот подвал хунганами, взвизгнули и заткнулись. Теперь – навсегда.
Лохлан пришел в себя всего на одно мгновение. Через несколько секунд после того, как все закончилось. Обмякшее тело Элиота тяжелой тушей болталось на красном шнурке, который изо всех сил тянули в стороны руки Флетта. Каннингем был мертв – глаза вылезли из орбит, словно он собирался стать прелатом храма Истинной Эволюции в самом скором будущем, а язык, заливая грязную куртку слюной, вывалился изо рта.
Лохлан, вскрикнув от неожиданности, отпустил шнурок, и тело толстяка с глухим стуком рухнуло на каменный пол. Нужно выбираться отсюда. И поскорей. Дверь была рядом с факелом, скорее всего она ведет наверх, на улицы Эдинбурга.
Флетт поднял руку и посмотрел на вещицу, зажатую в ладони. В красных смеющихся глазах больше не было жизни. Обычные капли краски, никакой мистики. Только корявая тень, падающая на противоположную стену, медленно…
И снова чернота забвения.
Ясно, что вудуисты знали что-то о нем, о Лохлане Флетте, чего сам он о себе не знал.
Стало быть, он не простой гражданин Анклава Эдинбург, проживающий в Лейте? Кто же он тогда, черт вас всех возьми?!
Ответа не было. Был только бессмысленный набор букв, складывающийся в ничего не значащие фразы. Что-то внутри подсказывало, что именно среди этих фраз и кроется правильное решение. Одна беда – никак не удавалось найти нужную.
Навстречу Лохлану по улице бежала женщина. Почти летела – ее ноги едва успевали касаться асфальта. Она кричала что-то, но слов ее было не разобрать, потому что душераздирающий вопль сливался в монотонный клокочущий гул. Ее никто не преследовал, вообще в коротком переулке, кроме Лохлана и этой женщины, никого не было. Что с ней случилось, что привело в такое состояние?
Флетт попытался остановить бегущую, но едва не получил сотрясение мозга, сбитый на землю – до высокого бетонного бордюра его голова не долетела всего несколько сантиметров.
– Держи ее, чтоб тебя!
Из-за угла появился мужчина – все-таки за женщиной гнались. Человек не был похож на убийцу. Выражение его лица было скорее озабоченным, а не злобным.
– Что ж ты так?! – посетовал он, пробегая мимо Лохлана.
– Что случилось? – крикнул ему вдогонку Флетт.
– Мы пытались выбраться из этого бардака, – мужчина на секунду задержался, – а она побежала. Она больна, у нее… – он покрутил рукой у виска. – Она ничего не понимает, не видит, что происходит.
Он исчез за следующим поворотом, но еще некоторое время оттуда доносились вопли безумной женщины.
А кто понимает? Возможно, только он, Лохлан, да еще эта сумасшедшая не могут постигнуть сути происходящего, но отчего-то Флетту казалось, что это не так. Каждый видит свое, каждый хочет найти в ситуации собственную выгоду. Но есть ли она, эта выгода?
Странное, непонятно, на чем основанное чувство предрешенности событий зародилось
