– Не знаю, что вас интересует… Регина разлюбила меня. Мы пытались сохранить наши отношения, искали пути друг к другу… Но потом ее словно понесла какая-то нечистая сила…
– Регина обращалась к компьютеру, чтобы переменить партнера?
Все - и смысл, и выбор слов, и интонация, с которой был задан вопрос, - все вызывало у Мана отвращение. Его, кажется, даже передернуло, но он, видимо, еще не набрался мужества, чтобы встать и уйти. Может быть, он боялся за Регину.
– К чему вам эта чепуха? - скривился он. - Какой-то бред. Ну да, однажды, когда между нами еще все было хорошо, Регина в шутку заполнила карточку брачной конторы или какого-то там клуба знакомств… не помню точно. Машина выдала ответ - его прислали по почте. Оказалось, что где-то существует мужчина, идеально соответствующий ее вкусам. Мы посмеялись, вот и все. Повторяю - это была шутка.
На этом месте Дин прервал запись и сказал, что дальше долго не было ничего интересного. Ман, раздраженный и обеспокоенный бесцеремонными расспросами Пахаря, не мог и не хотел уйти, не выяснив смысла встречи. Пахарь же, словно испытывая терпение Мана, начал расспрашивать его о работе, но делал это без любопытства, как бы по обязанности. Казалось, ему уже давно известно все не только о направленности интересов биолога, но и о секретной программе “Скайфилд”.
Возможно, так оно и было. Ман нехотя, в самых общих чертах рассказал о своих опытах. Из его объяснений Дин узнал, что человек - существо гетеротрофное, способное синтезировать составляющие его элементы только из органических веществ.
Но в космосе органики нет, поэтому Ман видит свою задачу в придании человеку аутотрофных свойств, то есть способности жить за счет неорганической природы. Он сообщил, что опыты идут успешно, и затем, видимо, сознательно углубился в такие экзобиологические дебри, что Дин больше ничего не понял.
По его мнению, то же самое испытал Пахарь. Он прервал Мана и неожиданно сказал такое, отчего все наши встрепенулись:
– Вы должны прекратить свои работы.
Здесь Дин вновь включил запись, и я увидел, как при этом Ман осекся на полуслове. Он даже отшатнулся:
– То есть как?… Зачем?… По какому праву вы это требуете?
– Не пугайтесь, прекратить не навсегда. На время.
Ман пристально посмотрел на Пахаря.
– Вы сумасшедший… - сказал он.
– Я нахожусь в здравом уме и твердой памяти, - устало ответил Пахарь, - и прошу вас отсрочить свои опыты ввиду чрезвычайных обстоятельств.
– Каких?
Пахарь вздохнул.
– Они еще не ясны, и… пока не время говорить об этом. Вы все узнаете, когда мы снова встретимся. Если этого не произойдет, вас введет в ситуацию Регина. Сейчас мне нужно, чтобы вы дали обещание прервать исследования до тех пор, пока вас не найду я или она. Это будет довольно скоро, несколько дней… и все.
– А потом я смогу продолжить свое Дело?
– Да. Но, может быть, вы этого сами не захотите.
– Благодарю вас, - с сарказмом бросил Ман.- Вы хоть сознаете, что это шантаж?
Пахарь с ненавистью глянул на Мана.
– Не надо размахивать уголовным кодексом. Есть вещи поважнее. На карту поставлена человеческая жизнь… или даже больше.
Некоторое время Ман сосредоточенно молчал. Страх, гнев, сознание собственного бессилия противоречиво сменяли друг друга на его лице. По-моему, он никак не мог решить, кто перед ним: сумасшедший, преступник или фанатичный мессия какой-то новой истины?
– Я готов верить в важность дела, - сказал он наконец. - Но все-таки… это очень странно. Вы требуете так много, ничего, в сущности, не объясняя…
– Ладно, - кивнул Пахарь, - кое-что я скажу. Вы думали когда-нибудь о философской стороне своей работы? О том, что вы, так сказать, дарите людям?
– Вас интересует моя философская концепция? - усмехнулся Ман. - Пожалуйста. Я - биолог, а не физик- ядерщик. Я никогда не создам ничего такого, что угрожает жизни. Весь смысл моей работы в том,,чтобы укреплять жизнь, ее могущество. Вам знакомы “Размышления натуралиста” Вернадского? Там есть такая мысль: теперь уже нет ни одного клочка Земли, где бы человек не мог прожить, если бы это было ему нужно, - например, даже во льдах Северного полюса. Это написано в 1944 году. Ныне мы уже расселились в космосе и хорошо себя здесь чувствуем, не так ли? А почему? Потому что умеем создавать вокруг себя искусственную биосферу. Но кто сказал, что повторение земных условий в космосе - это единственный путь? Обязательно ли цивилизация должна затрачивать огромную энергию на то, чтобы в конечном счете репродуцировать свою, так сказать, планетарную плаценту? Пора оторваться от утробы, которая нас породила, но не может прокормить. Пора отсечь земную пуповину. Мысль, говорил Вернадский, есть не только историческое, но и планетарное, космологическое явление, а человечество - геологическая сила. Благодаря мысли, знанию мы можем сносно существовать где угодно, получая хлеб и все, что нам нужно, прямо из неисчерпаемых кладовых пространства. Я работаю над тем, чтобы увеличить наши знания об этих кладовых и способах их употребления. Я хочу упразднить биосферу, но взамен подарить изобилие.
Пахарь с сожалением посмотрел на Мана.
– Вы полагаете, что изобилие можно дарить?
Дин и его люди решили, что сейчас Пахарь раскроет хотя бы некоторые свои карты, но не тут-то было. Брейкер, по словам Дина, полез в такие высокие материи, напустил такого философского тумана, что выудить из всей этой демагогии нечто дельное было чрезвычайно трудно. Как ни странно, Мана такой поворот разговора заинтересовал, и он даже заспорил о чем-то с Пахарем. Некоторое время оба упражнялись в схоластике, словно были участниками философского диспута, а не уголовного дела. Как рассказал Дин, Пахарь при этом рисовал все в трагических тонах, напирал на какую-то опасность, говорил о вырождении человечества, а Ман скептически опровергал его пессимизм.
– В общем, когда разговор закончился, мы поняли одно,заключил Дин. - Ман не принял требований Пахаря. Теперь, я думаю, следует ожидать, что брейкер попытается прервать работу Мана насильственным путем и обнаружит свои уникальные способности.
Я согласился с Дином, и, обсудив план действий на случай внезапных атак Пахаря, мы прервали свой телевизионный диалог до встречи на месте.
Было около полуночи, когда я, наконец, ступил на Амброзию. По дороге туда мне прншлось дважды перестраиваться на иное время, из-за чего у меня куда-то выпала половина предыдущего дня и целая ночь; я не спал уже более суток. Выслушав короткий доклад Дина о том, что брейкер находится в своем номере и, видимо, будет оставаться там до утра, я решил, что вполне заработал небольшую передышку. Диван давно манил меня, я улегся, но, провалявшись полчаса, скоро понял, что не усну. Нервы были перевозбуждены, голова забита гулом голосов и кусками разговоров этого длинного-предлинного дня; мелькали обрывки мыслей, выстраивались какие:то сопоставления… В конце концов я прекратил попытки себя усыпить и встал.
Много позже, лишь после того, как закончилась вся операция, мне стало ясно, в чем состояла трудность этого дела. Вопрос о поимке незаурядного по силе, но в общем-то обыкновенного брейкера с каждым часом работы приобретал все большую смысловую глубину; словно некая расширяющаяся воронка, дело затягивало в себя все более отдаленные области времени и пространства, и, чтобы не потеряться в этом круговороте, я должен был срочно, что называется, “в рабочем порядке” решить чуть ли не все те проклятые вопросы, которые еще принято называть “вечными”: что такое человек? в чем смысл его существования? что есть добро? что - зло? и так далее…
“Мой служебный долг, - размышлял я, - обезвредить Пахаря. Но как мне себя вести, если за Пахарем стоит не “заговор транснациональных корпораций”, а просто идея, взгляд, согласно которому человеку опасно да.вать сразу все, что он хочет? В одном из наших служебных фильмов я однажды видел классический опыт по модификации поведения. Крысе вживляли в мозг электрод, раздражающий центр удовольствия, и предоставляли свободный доступ к кнопке, замыкающей цепь.
