Венька давно заметил это, правда, пастух подсказал. Но только сегодня, штудируя том астрономической энциклопедии на букву М, он узнал, что секрет ясности или неясности ночных светил во многом объясняется наличием межзвездной пыли.
Мальчишки в классе считают, что пыль - это ерунда, давно пора соорудить космический пылесос и раз и навсегда покончить в околоземном пространстве со всякой пылью. Хм, не так это просто, хотя в межзвездном газе пыли всего лишь один процент. Процент-то процент, но она поглощает свет, и поэтому мы почти не видим в направлении на Млечный Путь тех звезд, которые расположены довольно близко - в каких-то 3-4 тысячах световых лет от нас. Да и зачем, рассуждал теперь Венька, пыль эту сосать? Проку-то много ли! И, опять же, нарушение естественной гармонии. Венька тут во всем был согласен с пастухом: “Мир вокруг нас разумен. Мы не должны учить его и перестраивать на свой лад. Мы должны учиться у него. То, что кажется в природе глупым и страшным, по сути целесообразно”.
Сзади Веньку шибануло дверью. Раздался голос пастуха:
– Давно не виделись! Я уж думал, на тебя волки напали, помочь решил им твои косточки обглодать, а ты жив-здоров. Ничто не берет!
– Звезды,- указал Венька на небо.- Млечный Путь. И пыли сегодня мало.
– Да, Млечный Путь,- согласился пастух.- И погодёнка не пыльная.
– Все бы тебе, пастух, шутить,- обиделся Венька.
– А как же!… Скажи лучше, дрова где? Кто картошку, жаренную на сале, заказывал?
Венька, вздохнув, спустился с крыльца и побрел к сараю.
Дров он решил набрать побольше, но как только поленница вырастала до подбородка, строение рушилось, словно карточный домик. Наконец Венька выстроил более-менее приличную и, кажется, не шаткую поленницу. Надо идти, иначе пастух оставит его без картошки или заставит декламировать стихи жившего чуть не триста лет назад поэта Тредиаковского. А у того лексика - язык сломать можно! Но пастух любит старинные стихи, а больше других - Пушкина. Веньке Пушкин тоже очень нравится, однако предвидеть космическую эру он все же не смог. Пастух на это говорит, что космос - дело астрономии и других наук, дело же поэзии - душа, чей космос вечен, бесконечен и безмерен.
Венька поскользнулся, дрова посыпались вниз. Венька нагнулся, чтобы собрать их, а тут соскочили очки, и он стал шарить руками по заиндевевшей дорожке. Вот они! Хорошо, уцелели. Собрал дрова, поднялся на крыльцо, ногой открыл дверь.
– Ну, как там Млечный Путь? - спросил его пастух, когда он вошел в комнату.- Бежит?
– Бежит,- уже весело сказал Венька - пахло жареной картошкой, очки на месте, скоро можно снова за чтение. Они подбросили в печку дров, Венька взглянул на пастуха.
– Хочу спросить,- начал с обычного захода.
– Ну-ну, давай, не стесняйся.
– Ты только не обижайся, пастух… Мы сегодня спорили о тебе. Этот рыжий Игорь все шумел, как пустое ведро: нашли мне поэта- пастуха нашего! Да он стихи свои из всеми забытых книг сдирает! А сам - деревенщина, коровам хвосты крутит… Кое-кто его поддержал. Почему, дескать, если он поэт, то все в деревне да в деревне. Поле, речка, лес. Ни поездок, ни путешествий… Нелюдимый, молчаливый…
Пастух улыбнулся синими своими глазами.
– Эх, Игорь-Игорь. Добрая ему корова Ласка молоко дает, а сам он почему-то зол да и, наверное, не очень умен… Уж если поэт - так сразу небожитель. Или по крайней мере столичный житель. Знаешь, как Пушкин писал? Пока не требует поэта К священной жертве Аполлон, В заботах суетного света Он малодушно погружен… Поэзия, Венька, это не слова и строчки, а состояние души, ее озарение, которое дает возможность проникнуть глубоко в сердце и помыслы человека. Только оно и может оживить слова. Это немногим дано, да и приходит не часто. И от географии поэзия не зависит. Ей нужны обычный мир, обычный человек, мир человека, человек в мире, а это везде. И в городе, и в селе, и в космосе. Везде, где природа и люди. Красивые слова каждый знает, хотя всякое слово красиво - все зависит от того, в каком ряду и как стоит. Это как по лесу идти. Один видит - красота, душу радует, для другого - лес и лес, трава да ветки, ничего особенного. Хотя у обоих зрение стопроцентное. Или вот, ты знаешь, рифмовать научили даже ЭВМ. А поэтическая строка- редкость… Ой, Венька, кажется, картошка горит!
Но картошка не подгорела, удалась на славу. Когда сели за стол, Венька взял из тарелки соленый огурец и сказал: - Хочу спросить.
– Ну-ну, давай.
– Недавно я прочитал твои новые стихи. Два особенно запомнились. Про планету, где леса сини, реки серебристы, дома круглы как шары, где люди безъязыки, а дети не смеются. И про девушку, чья походка легка, как дуновение ветерка. Она хочет петь, а не может, хочет любить, а не разрешается. Ты назвал стихи фантастическими… Мне кажется, пастух, что ты был на этой планете, а девушка - никакая не выдумка. Ты очень лукавый, я знаю…
– Хм,- сказал пастух.- Конечно, я был на той планете, и девушка- совсем не выдумка. Я был везде и видел все, о чем пишу.
Пастух стал задумчив и серьезен. Только с Венькой он мог быть таким, а обычно оставался, как был, пастух пастухом - молчаливым, красивым, молодым. Вдруг он вскричал:
– Эх, Венька, я совсем забыл про кислое молоко. Недавно вычитал дедовский рецепт - соленые огурцы в кислом молоке. Ну-ка давай в погреб!
Они прошли в сени. Пастух поднял крышку погреба, Венька по лестнице соскользнул вниз и, пока искал банку с кислым молоком, чуть не расколол одну из соседних. Она звонко звякнула.
– Надо гостей ждать,- заметил наверху пастух.- Примета.
Вернулись за стол.
– Хочу спросить,- начал Венька.
– Ну-ну,- сказал пастух.- Дай только блюдо сооружу. Попробуешь - закачаешься!
Он нарезал соленые огурцы в большую таро.чку с кислым.молоком.
Зачерпнули деревянными ложками, которые были сделаны руками пастуха.
– Да-да!… Ничего!
– Вкуснятина! - причмокнул Венька.
– Так что ты хотел спросить?
– Я про черную дыру,- чуть не поперхнулся Венька.- Понимаешь, пастух, я читаю об этом, где только можно, но не могу толком представить. Закрою глаза, но никак не вижу, какая она. Вроде ясно, что дыра эта может появиться в результате сильнейшего сжатия какой-то массы. При этом поле тяготения вырастает настолько, что не выпускает ни свет, ни любое другое излучение, ни сигнал, ни тело. Что-то вроде огромной всасывающей воронки в бездне космоса. Это представляю… Но дальше-то что? Что с той сжатой массой? Ведь была звезда или планета. Может быть, даже с людьми? Страх! И особенно страшно, что если попадешь в такой колодец, будь ты хоть на самом наилучшем корабле, назад не вернешься! Вот чудеса-то!
Пастух ответил не сразу.
– Да, чудеса… А видишь, Венька, ничто нас так не страшит, как уход в безвестность, в никуда, в беспамятство. Однако стоит представить, что встретишься даже в этой твоей черной дыре с живым существом, хоть с собачонкой звездной, уже не так страшно. Нужно, чтобы кто-то рядом был, пока живешь. И чтобы кто-то тебя продолжил. По крайней мере, чтобы в ком-то ты оставил след. Так устроен человек. К добру тянется, к общению, одному ему никак… А еще не хочет быть просто травинкой среди других травинок. Хочет быть с особинкой…
– Наверное,- согласился Венька.
Они услышали стук в дверь.
– Кто бы? - спросил пастух.
– За мной, видимо, брата послали. Десять скоро.
Пастух пошел открывать. Распахнув дверь, впотьмах не сразу узнал гостя. Рука нашла кнопку выключателя, вспыхнул свет.
– Яа?… Ты?! Боже мой, ты совсем налегке! В такой мороз! Родная, не замерзла?
– Ты забыл, что у меня костюм с подогревом,- сказала Яа по-русски красивым мелодичным голосом.
– Заходи же, быстрее! Заходи!… Венька, Яа вернулась! Я же говорил, кто-то придет!
Венька оторопело смотрел на девушку в легком облегающем фигуру голубом костюме. Как можно
