Преобразилась не только политическая карта мира, но и Россия. Например столица перебралась в западносибирский город Чаинск, а Москва стала 'обычным краевым городом без льгот и привилегий. Представительная демократия самоудалилась, уступив место Народным Советам, 'на которых все граждане поголовно имеют возможность высказывать свое решающее мнение по самым кардинальным вопросам государственной и общественной жизни'. Существенные перемены произошли и в других сферах человеческой жизни. Например, исчезла форма обращения на 'вы', а заодно и отчество. Теперь принято… матьчество. 'Это в связи с обвальным ростом населения - во-первых, с культом матери - во-вторых', - поясняют утописты ошалевшему космонавту. Институт брака практически отсутствует, россияне будущего более раскрепощены в межполовых отношениях. Педагогика будущего близка идеям Ефремова - здесь тоже принята система общественно-семейного воспитания. Автор рассматривает многие стороны жизни будущих россиян (от нацвопроса до сексуальных развлечений и культурной программы), но жесткие рамки обзора вынуждают нас ограничиться краткими заметками. В принципе, В. Зуев попытался реанимировать ефремовские идеи, подкорректировав их в соответствии со временем. 'Кровосмешение' вполне можно назвать неокоммунистической утопией. Вероятно, не случайно время появления книги - 1993-й год. Кровавая осень 93-го - серьезная трещина в фундаменте новой России.
В 1990-е российская фантастика совершила неожиданный 'мировоззренческий' финт. Именно фантастика взвалила на себя обязанность 'найти выход из тупика' (А. Ройфе), в котором оказалась страна к концу века. Фантасты уловили настроения 'изнасилованного' государственным беспределом общества, тоску по сильной власти.
И вот тут начинается самое интересное. Целое поколение авторов, вскормленных на неприятии государственной регламентации и тоталитарной идеологии, целое поколение преданных воспитанников и соратников братьев Стругацких внезапно развернулось на 180 градусов в своем отношении к Власти. Вчерашние подпольные борцы с Властью, с Системой оказались ее певцами. Мощная империя - вот идеал фантастов 90-х. Будь то монархическая или симбиотическая (союз с исламским миром или восточной культурой). Отечественная фантастика, по большому счету, вдруг вернулась к идеям фантастики советской.
В принципе, все здесь закономерно и логично. Мы родились в Империи, здесь учились и росли, и как бы мы не противостояли ее диктату, какие бы не корчили гримасы при упоминании имперской идеи, мы все ее дети. Россия 300 лет существовала в состоянии развивающейся Империи. Ненавидя ее, мы научились гордиться ее могуществом. Вчера мы могли диктовать миру свои условия. А сегодня России диктуют условия другие. Русским как никой другой нации трудно расстаться с иллюзиями, мы еще долго не сможем смириться с мыслью, что мы уже не Сила. Фантасты, являясь частью российского общества, всего лишь реагируют на ситуацию, когда страну поставили на колени. Реагируют эмоционально. Ведь это унизительно видеть стоящего на коленях великана. Сама имперская идея - защитная реакция интеллигенции, поскольку только сильная державность способна противостоять политической и, что очень важно, культурной экспансии Запада. Империя - антоним продажного безвластия, охватившего современное российское общество. И российские фантасты выстраивают свой 'последний Бастион' из кирпичиков боли, нестерпимой обиды. Потому-то и большинство романов о будущем этого периода носят откровенно декларативный, программный характер.
Один из самых показательных примеров - роман Вячеслава Рыбакова 'На чужом пиру' (2000). Это в большей степени трактат о выборе оптимального пути в будущее для России, нежели художественное произведение. Питомец семинара Б. Н. Стругацкого 'провозглашает' государственность, следование православным ценностям, противодействие 'экономическому и культурному подавлению со стороны Запада', даже и ценой подавления собственных демократических институтов. Близкие идеи лежат и в основе романов Андрея Столярова 'Жаворонок' и Дмитрия Янковского 'Рапсодия гнева' - бескомпромиссно-публицистической отповеди 'западному варианту' эволюции России. Лучший из исследователей механизмов Власти в нашей НФ Александр Громов от произведения к произведению утверждается в мысли, что только жесткая до цинизма власть способна организовать российское общество, удержать его от самоуничтожения. Эдуард Геворкян и Лев Вершинин последовательно рекламируют организующее начало имперского общества.
Возьмите любой из сценариев движения российского общества, придуманных в середине-конце 90-х - это всегда Империя. Разница только в цвете государственных знамен. Один из самых парадоксальных вариантов предложил мэтр отечественной НФ Владимир Михайлов: в романе 'Вариант И' (1997) он открыто декларирует свой идеал России - монархия под зеленым знаменами Пророка.
'На площади стало, кажется, еще более людно. Россия любит праздновать - хотя и несколько своеобразно. Впрочем, чувствовались уже новые веяния: пьяных было куда меньше, чем полагалось по традиции. Это заметила и Наташа. Она сказала:
– И все же - перекорежит Россию ислам.
Изя лишь пожал плечами. Все-таки он уже много лет имел к этой стране лишь косвенное отношение.
– Да бросьте вы, - сказал я. - Россию ислам не перекорежит. Как и православие с ней в конечном итоге ничего не сделало. Нутро как было языческим - так и осталось. Вот Россия наверняка ислам переиначит, подгонит по своей мерке. Она всегда все переваривала, переварит и это. Зато по новой ситуации место, которое она вскорости займет в мире, вернее всего будет назвать первым'.
Но имперская идея - палка о двух концах. Можно сколь угодно тешить себя иллюзиями о построении гуманной империи, в основе которой - межнациональная и межконфессиональная терпимость, но… Но ведь это все - слова. Между тем некоторые из писателей уже и в жизни начинают играть в структуры. Оказывается, что и свою боль можно выгодно продать: 'Облик грядущего зависит от того, кто сумеет лучше 'продать' его образ на рынке идей' (Э. Геворкян).
Иной раз возникает ощущение, что 'имперцы' от литературы сегодня больше озабочены не столько завтрашней судьбой России, сколько тем, как их идеи будут плодиться и множиться в этом обществе. А общество - это потребитель. ПОКУПАТЕЛЬ. Грубая аналогия. Но справедливая.
Идеи - недолговечны. Художественно обслуживать идеологию - занятие малопродуктивное. И дело даже не только в публицистичности, 'газетности' текстов, подминающих образность. Вопрос еще сложнее. Вот, к примеру, роман самого последовательного 'имперца' Эдуарда Геворкяна 'Темная гора' (1999) в одном из солидных журналов к немалому раздражению автора был назван 'яростно-антиимперским произведением'. И действительно, подобные мотивы - на художественном уровне - там можно усмотреть. А вот его же повесть 'Возвращение мытаря', опубликованная всего два года спустя ('Если'. 2001, № 6) вообще наглядно демонстрирует полемику писателя с идеологом. Идеолог пытается построить империю на самом идеальном материале - силою красоты и искусства, а писатель никак не может удержаться от сомнений, что из этого выйдет что-либо путное… Художественная правда оказывается выше навязанных схем.
Молодое поколение отечественных авторов, те, которым чуть более тридцати, тоже отреагировали на модное веяние фантастики. После выхода в свет самого провокативного и скандального произведения конца 90-х - романа 'Выбраковка' (1999), Олега Дивова поспешили радостно записать в радикально-имперские мессии. Автор очень тонко играет на коллективном бессознательном, ты не сразу улавливаешь подвох. Россия недалекого будущего достигает статуса Сверхдержавы. К благополучию и процветанию страна приходит через восстановление института карательной власти. Ну и что? Ну кто из нас не мечтал, чтобы всех этих олигархов, ворюг и бандитов упекли в ГУЛАГ? Ну кто не мечтал, чтобы наступили такие времена, когда ты ночью можешь пройтись 'сквозь огромный город и навстречу тебе попадались сплошь улыбающиеся лица… Чтобы на каждой скамеечке влюбленные сидели, и ни одна сволочь, ни одна…'. Все это есть в романе, написанном убедительно и ярко. И даже такое еще вчера пугающее понятие как 'враг народа' вдруг приобретает новое значение. 'Какой разумный термин - 'враг народа'… Ведь действительно, любой, кто нарушает права личности, - это именно враг народа, всего народа в целом. Неважно, кража или грабеж, в любом случае это насилие, посягательство на территорию человека и его внутренний мир'. Ну, как тут не согласиться? Читаешь и веришь: да, в России добро может быть только с кулаками. Да, только насильно можно и нужно наш народ привести к благоденствию. И это правильно. Книга захватывает, ты мечтаешь хоть день пожить в этом прекрасном мире, где торжествует Сильная Справедливость, и не замечаешь, как ловко автор гоняет тебя по лабиринтам социальной мечты, по закоулкам интеллигентских, кухонных комплексов, чтобы к концу книги ненавязчиво, исключительно на эмоциональном уровне привести тебя к финишу, за которым - страх. Страх, что так и в самом деле может быть. И никто не застрахован от
